потерь избежать не удалось, ведь крышку-то я закрутить не удосужился.

— Блядь! — выругался я, но резких движений решил больше не делать.

Придерживаясь за стол, я обошёл его, плюхнулся на диван и, пошарив рукой по полу, нащупал сбежавшую тару. Пролилось не так уж и много, учитывая то, что половину я успел отхлебнуть. А раз уж бутылка всё равно в руке, то почему бы и не добавить. Да, завтра ещё нужно яму копать, но это не к спеху. Бабка у Витька померла лишь сегодня, а значит, похороны только послезавтра. Всяко отойти успею.

Хотя в последнее время людей стали хоронить… кто во что горазд. Не все и не всегда делают это «по церкви». Многим насрать на посты, на положенные сроки. Бывает, и на второй день закапывают, а бывает, что и на пятый. Нехорошо это, но ведь людям свою голову не пришьёшь. Вот Витька не такой, к тому же бабуля у него была очень религиозная. Значит, всё как положено пойдёт, на третий день. Лишь бы погода позволила, а то весна в этом году… сплошные дожди. И это ещё не весь снег сошёл, которого за зиму навалило под самую крышу.

Копать такое месиво — то ещё удовольствие: почва глинистая, влагой пропитана так, что от лопаты не оторвать. Под ногами чавкает, а сапоги порой так засасывает, что они с ног слетают. Но это ещё полбеды. Такая работа на внешности неслабые следы оставляет. Бородавки и грибок настолько привычное дело, что я на них уже давно внимания не обращаю. Земля в волосах — тоже наше всё. Но я не жалуюсь. Деньги хорошие прилипают, да и дело это благое — людей хоронить.

— Ох, ебать, — тяжело выдохнул я, пытаясь сфокусировать зрение на телевизоре. — Что-то я лишка… и-ик… по ходу.

* * *

Пробуждение приятным не назовешь. Похмелье в мои годы — гость довольно редкий. Но вчера я, видимо, слишком много скушал и лёг, наверное, чуть ли не на рассвете. Организм по привычке поднял меня в шесть утра, и теперь я пребывал в самом мерзком состоянии, которое только можно представить. Окончательно протрезветь не успел, но и пьяным себя уже не ощущал. Голова просто чугунная, все кишки горят…

Я подскочил с дивана и рванул в туалет, потому как содержимое желудка резко попросилось наружу.

Ненавижу блевать! Всегда пытаюсь сдерживаться до последнего. Но сейчас этот рефлекс оказался выше моих сил. Я едва успел добежать до толчка. По ходу, что-то снёс со стола, и оно с характерным хрустом разбилось. Вот только смотреть было некогда.

Согнувшись над унитазом, я выворачивал себя наизнанку. Рвота летела мощным потоком и попала в нос, от чего стало ещё противнее. Зато в голове полегчало. Немного отступила боль, просветлело в мозгах, жаль, озноб никуда не делся. Однако я мог крепко стоять на ногах и перебрался к раковине. Вода с грохотом ударила в железную чашу, и этот звук отразился болью в мозгах. Пара ледяных пригоршней в лицо — и вот я уже могу более или менее соображать.

Мысли путались. Я никак не мог вспомнить, чем закончился вчерашний день. В пьяном угаре всё как-то перемешалось в одну кучу. Вроде произошла какая-то суета, помню кровь, размазанные по полу кишки, двух подростков, что полезли в драку. И вроде не сильно обожратый был… Странно.

Позади грохнула входная дверь, и это оторвало меня от созерцания своей помятой, небритой рожи в зеркале.

— Да твою же в душу мать! Серёж! Ты совсем охуел?! — раздался гневный крик Валерича. — Ну сколько это будет продолжаться?! Доведёшь ты меня, вышвырну на улицу, к чертям собачьим!

— Прости, Валерич. — Я состроил я виноватое лицо, но на этот раз не сработало.

— Что же ты живёшь-то, как на свиноферме?! От… полюбуйтесь! Нинка ему пожрать передала, а он всё на пол. Теперь даже собакам не отдать, всё в стекле битом.

— Валерич…

— Чё Валерич, а?! Я уже шестой десяток Валерич! Совести у тебя нет!

— Я всё уберу. Ну чё ты начинаешь-то? Ну, газанул разок, с кем не бывает.

— Со мной вот не бывает. Ебить твою налево… эт чё за номер?! Пистолет, что ли?!

— Не трогай! — сухим тоном одёрнул начальника я, и тот послушался.

— Ты мне вот что скажи: ты совсем идиот?! На кой чёрт сюда оружие припёр?!

— Наградной это…

— Наградно-о-ой! — Шеф воздел указательный палец. — Ты ить героем был, что с тобой стало-то, а?

— Да каким, к лешему… — отмахнулся я и взялся за неспешную уборку.

— Каким-каким… — Валерич стянул шапку и уселся на стул. — Видать, хорошим, раз такую цацу подарили. Поди, и награды имеются?

— Металлолом это всё, побрякушки, — буркнул я. — Даже не помню уже, где валяются.

— Ну и дурак.

— Может, и дурак, — пожал плечами я, осторожно вытягивая осколки из картошки на полу.

— Перчатки хоть надень, порежешься.

— С-с-с, — почти сразу зашипел я и сунул порезанный палец в рот. — Блин! Валерич! Ну кто тебя просит-то, под руку!

— Это потому что мозгов нет, — усмехнулся тот. — Эх, видел бы тебя сейчас Колька.

— А ты батю сюда не приписывай!

— А вот и буду! Мы с ним в своё время знаешь, как дружили?! Он ведь тобой гордился, всё фотокарточки показывал. А ты вон чего…

— Так случилось, — угрюмо ответил я. — Жизнь вообще — крайне несправедливая штука.

— Дэ-дэ-ды дэ-бэ, — передразнил меня шеф. — Ты думаешь, нам в твоём возрасте легко было?

— Вам хотя бы свои в спину не стреляли.

— Ты чего в дом-то жить не идёшь?

— Не хочу.

— Он ведь ветшает стоит. Хоть на продажу выстави, на квартирку там точно хватит.

— Ой, Валерич, давай без своих нравоучений. И так тошно…

— А ты водяры поменьше хлебай, понял?!

— Да где уж я её больно хлебаю-то?

— Ну-ну.

— Ты чего вообще пришёл? Нервы поднять, с утра пораньше?

— Ты про Илюшкиных не забыл?

— Помню я…

— Это хорошо. А… вот чего! Ты мне вот объясни дураку, какого хрена мне вчера вечером Витька звонит и заявляет, что ты здесь драку устроил?!

— Какую драку? — Я попытался состроить максимально невинное лицо.

— Вот, у тебя хочу спросить! Я, значит, с постели сорвался, приезжаю, а тебя и след простыл. Хорошо, хоть двери запереть догадался.

— По делам отойти нужно было.

— Знаю я твои дела, за вином, небось, бегал.

— А если и бегал… Твою мать!

— Что опять?! — всполошился начальник, — Ну?! Чего притих?! Опять сотворил что-то?

— Да ничего я не делал! — возмутился я, — Просто вспомнил… Слушай, а ты у Надьки с утра не был?

— Я что, на больного похож? Мне чего там делать в шесть утра? Она же раньше девяти не открывается.

— А, точно… — Я почесал макушку.

— Э-эх, всё, допился.

— Да хорош уже, в самом-то деле! — не