— Надеюсь, что народу на вечеринке будет много, — говорит Сара. — Так веселее.

Крис не знает, что на это ответить, но чувствует, что ему повезло.

Над тротуаром возвышается увитый плющом каменный особняк. Если бы вы поднялись по его ступеням в обычный будний день, вы оказались бы в безупречно чистом жилище людей невероятно богатых, где каждый предмет обстановки — ручной работы.

Все здесь обычно находится на своем месте, а на стенах висят гобелены, настоящие, сотканные давным-давно монахами Нормандии. Но сегодня здесь устроили вечеринку. Гобелены по-прежнему на стенах, а вот остальное (тела, банки, куртки, DVD-плееры) валяется в беспорядке.

На шестом этаже, в пустующей гостевой спальне, заударной установкой сидит парень, вокруг которого стоят еще несколько ребят. Барабанит он не очень ритмично, поскольку выпил восемь бутылок пива. По всему дому на полу стоят бутылки — «Корона лайт», «Будвайзер». В комнате напротив, в другом конце холла, громко играет «Зажги ее» Бена Харпера, так что слышно и тем, кто вышел курнуть травки на балкон. Они смотрят на улицу и стряхивают пепел на плющ. На пятом этаже на больших кожаных диванах в полной отключке развалились двое парней небольшого роста, один светленький, а другой темноволосый и прыщавый. Остальные ушли, так и оставив их лежать, обнявшись и пуская слюну. На четвертом этаже человек десять ребят сидят перед большим телевизором с плоским экраном и смотрят порнуху по каналу «Синемакс». На колене у одного из парней, расположившегося в большом кожаном кресле, сидит девочка. Пара с довольным видом глазеет на экран, левая ладонь парня покоится на левой груди девочки. На третьем этаже вокруг стола сидят еще несколько подростков; они пьют, сплетничают и заигрывают с девчонками. На их стереосистеме играет Снуп.

— Тебе стоило пригласить побольше народу, — говорит Крису Сара Лудлоу.

Он в состоянии думать только о том, каково было бы трахнуть Сару Лудлоу, а не просто тискать пьяных девиц у себя на вечеринках. Примерно этим сейчас занимаются в другой комнате третьего этажа, где их общая знакомая по имени Джессика обнимается с парнем из другой школы, имени которого никто не знает. Джессика уединилась с этим парнем, и их не волнует, что о них подумают, они не стесняются. А потом парень кончает себе в штаны, и они прекращают ласкаться. Он отправляется взять еще одно пиво, а Джессика идет в ванную.

Джессика смотрит на себя в зеркало. Она мало пользуется косметикой.

Внешность ее не безупречна, как у Сары Лудлоу, но все же она хорошенькая. Ринопластика пошла ей на пользу. Светлая кожа, длинные каштановые волосы, большие карие глаза. Однажды какой-то парень, считавший себя ужасно остроумным, дразнил одного ее поклонника: подставил ладони чашечками под собственными сосками и сказал: «У Джессики большие темные глаза». Что же, у нее действительно красивая грудь.

Еще у нее тонкие губы, такие назвали бы «жестокими», но никто ведь не скажет, что у нее «жестокий» ротик. Сегодня на ней темные брючки, которые сидят на бедрах достаточно низко, чтобы все могли видеть надпись «Кельвин Кляйн» на трусиках. Свитер в резинку подчеркивает ее формы, но не обнажает тела, правда, когда она потягивается, свитер задирается и виден пупок. Она не толстая, но и не слишком худая. Здоровый вид. Да, она спортсменка: играет в футбол, плавает.

Вот как беседовала Джессика по телефону несколько часов назад с очередным парнем, который наслышан о том, какая она потрясающая.

— Правда, меня вполне устраивает мое тело, — произносит она.

— Хочешь сказать, ты девочка жаркая?

— Ну, понимаешь, считается, важно, какие у девчонки бедра. Они не должны быть полными, но лично я…

— И какие же бедра у тебя?

— Сильные. Это благодаря плаванию.

Весной Джессика выходит на пробежки, и это идет ей на пользу, но сейчас она зашла в туалет не за тем, чтобы облегчиться. Она пришла сюда, чтобы, до того как вернется этот пьяный парень, нюхнуть кокаина. Все остальные курят травку или пьют. Они считают, что нюхать кокаин — безумие, допустимое только по особым случаям, типа школьного бала. Джессика с этим не согласна. И вот извлекается маленький пакетик с белым порошком. Химикам содержимое этого пакета показалось бы любопытным. Это не кокаин. Это кое-что другое — номер двенадцать, как сказал тот парень, когда отдал ей пакетик и попросил поберечь его, обещая, что содержимым они попозже воспользуются вместе. И вот Джессика нюхает первую порцию, и сразу же все меняется.

Ее тонкие брови изгибаются и поднимаются высоко над глазами, рот открывается. Она тяжело опускается на унитаз и откидывается назад. Она ощущает какое-то покалывание. По позвоночнику прокатывается холодок. Почти то же чувствуешь, когда впервые читаешь начало Геттисбергского послания[11]. Наверно, то же. Да, Джессика отлично учится в школе, и она уже зачислена на следующий год в Уэслианский университет. Геттисбергское послание. Американскую историю она изучает в группе университетского уровня и про Линкольна прочла все. Да, все прочла о Линкольне и даже почувствовала, как по позвоночнику прокатывается это нечто, когда, поздно ночью, повторяла про себя эти слова, заучивая «Послание» наизусть (это было домашнее задание). Ей больше, чем всем остальным понравилось. Геттисбергское послание: «Именно от этих людей, погибших с честью, мы должны воспринять глубокую преданность тому делу, которому они столь верно служили. Мы здесь должны торжественно заявить, что они погибли недаром…»

Но нет, в самом деле… Джессика вдыхает еще, покалывание становится сильнее и из позвоночника перетекает в затылок.

«… Однако, по большому счету…»

Она сжимает колени, напрягает ягодицы и опускает затылок на крышку сливного бачка, «…не мы освящаем…»

Лицо ее расплывается в широкой улыбке, цвета, которые она видит вокруг, пляшут перед глазами.

«…и не мы восславляем…»

Джессика хихикает и соскальзывает на пол, проведя щекой по унитазу. На фарфоре остается полоса от пота.

«…не мы благословляем эту землю».

Белый Майк встал, застегнул пиджак и вышел отвечать перед классом. Он четким голосом объявил, что делает сообщение об Аврааме Линкольне, потому что тот был такого высокого роста. Все засмеялись, даже учитель, который знал, что Белый Майк шутит и доклад будет отличный. Белый Майк начал читать. Авраам Линкольн стал мучеником, сказал он, так же, как потом Джон Кеннеди. В заключение своего выступления Белый Майк заявил, что смертью ничего нельзя отстоять или доказать. Возможно, стране это пошло на пользу, но только не Аврааму и никак не Джону. Да и мне ее смерть не принесла ничего хорошего, думал Белый Майк, у которого накануне умерла мать. Отец разрешил Белому Майку не ходить в школу, но тот ответил: «Что от этого изменится?»