Валерка появился как раз в тот момент, когда у нее уже начало сводить скулы, бока от постоянного пихания стали побаливать, а уши буквально глохнуть от ежесекундного «Vale»[6]. Вместе с сыном из школы хлынула река других учеников, которая гудела, бурлила и пенилась криками, песнями и эмоциями, заглушая галдевших родительниц. Натка быстро вырвалась из круга мамаш и окликнула сына. Валерка без труда вынырнул из потока одноклассников и подплыл к матери, удивленно улыбаясь:

– Что ты здесь делаешь?

– В каком смысле? Тебя встречаю. Не рад?

– Рад, конечно. Просто обычно ты сидишь в машине за забором, а тут… – он сделал красноречивый жест в сторону группы женщин.

– Там душно, – попыталась Натка закрыть тему.

– Ясно. И о чем разговаривали? – Валерка не Ниночка. Та сразу понимает, когда надо придержать язык, а этому все нипочем. Мальчишка. Прет напролом.

– Так. О погоде.

– Да? – Валерка хитро вскинул брови и спросил издевательски: – Ну и как сказать, что сегодня хорошая погода?

– Está buen tiempo, – бросила Натка то, что говорил ей один из продавцов на рынке, показывая на небо и солнце.

– Ух ты! – присвистнул сын и взглянул на мать, похоже, с уважением. Но настроение у нее все равно испортилось. В нее не верили и списали со счетов. Она думала, только муж и дочь, оказывается, Валерка тоже. Надо же, еще молоко на губах не обсохло, а уже считает себя умнее матери. И как такое случилось? Когда это началось, что все вдруг стали считать себя умнее, важнее и лучше ее?

Грустные мысли окончательно выбили Натку из колеи, и дома она, вместо того чтобы сесть за учебник, взялась за пылесос. Натка всегда занимала себя физической работой, если хотела отвлечься от неприятностей. За пылесосом последовала плита, а за ней стекла террасы. Где-то между компотом и овощным рагу Натка услышала, как Валерка крикнул, что пойдет на пляж. А на втором окне дверь в холле известила о приходе мужа. Натка стала еще яростнее тереть стекла, настойчиво пытаясь обнаружить на них еще какие-нибудь следы пыли. Наконец пришлось-таки себе признаться: «Ты просто боишься читать второе задание. Ты боишься не справиться. Ты трус».

– Трус, – вслух согласилась Натка.

– Кто трус? – раздался сзади голос мужа.

– Что? А… Да это я, видишь, все тру и тру, как ненормальная.

Муж кивнул и, бросив: «Смотри, не надорвись», сел в кресло, устремив взгляд на морской пейзаж за окном. Лицо его при этом было лишено каких-либо эмоций, но в глазах мелькали задорные искорки неясного происхождения. Натка так и застыла с тряпкой в руках. Потом спросила, не скрывая ехидства:

– Тебе разве не надо работать?

– Работать? – Искорки исчезли, взгляд стал колючим. – Да, конечно. Я тебе мешаю? Извини. Не хотел.

Андрей резко встал и вышел. Где-то далеко тихо скрипнула дверь его кабинета. Но даже от этого едва слышного звука Натка вздрогнула, как от оглушительного хлопка. Она яростно бросила тряпку в таз с водой. По чистым стеклам разлетелись грязные брызги. Наплевать! Наплевать!!! Натка закусила губы, чтобы не разрыдаться, и ушла в спальню. Задернула плотные шторы: «Долой солнце!», натянула на глаза повязку: «К черту реальность!» – и забылась тяжелым, беспокойным сном.

Проснулась она через несколько часов, когда на улице было так же темно, а в доме так же тихо, как в комнате. Спать больше не хотелось, и, словно отвечая на ее вопрос, что делать, голос с едва уловимым акцентом произнес в ее голове: «Кому-то требуется месяц, кому-то и года мало». Неужели она относится ко второй категории? Натка решительно вылезла из-под одеяла и пошла в кабинет. Минут через десять она уже морщила нос и раздумывала над вторым переведенным заданием:

Поздравьте Лусию с днем рождения.

Бред какой-то! Для того чтобы кого-то поздравить, надо иметь знакомого, отмечающего день рождения в ближайшее время. Правда, в Наткином случае желательно хотя бы просто иметь знакомого, а уж с чем человека поздравить, можно найти. Вот хотя бы с хорошей погодой. Чем не повод? Натка вздохнула и взялась за перевод еще нескольких предложений. Через полчаса сосредоточенного труда она уже знала, что должна вручить подарок, написать открытку и рассказать пару анекдотов, чтобы стать душой компании. Все это никак не помогало составить план конкретных действий, а только наводило тоску. «И как мне ее поздравить, Лусию эту? Имя какое-то дурацкое! Лусия! Люся, что ли? Люся… А ведь действительно Люся. Люська!» Натка вскочила, чуть не ударившись головой о полку и не свалив со стола толстый том словаря.

– Люська, Люсечка, Люся! – шепотом кричала она, пританцовывая у ящиков стола и нервно перебирая бумаги в поисках записной книжки. Нашла. Открыла на нужной странице. Взглянула на настольный календарь для контроля и счастливо засмеялась. «Все верно. Двадцать пятое октября. Точнее, уже двадцать шестое, потому как первый час ночи. Но это у нее в Жироне, а у Люськи в Бостоне еще двадцать пятое». Так что Натка ни капельки не опоздала. Она схватила телефонную трубку и набрала номер. Ей казалось, что стук ее сердца перебудит весь дом. Гудок. Еще гудок. И…

– We can't answer your call at the moment…[7]– начал автоответчик гнусавым Люськиным голосом.

Натка, не дослушав, бросила трубку и сердито посмотрела на часы. Ну конечно. В Бостоне сейчас почти пять часов вечера. Станет Люська в это время торчать дома. Наводит, наверное, марафет в каком-нибудь дорогущем салоне, чтобы потом все ее гости, которые соберутся в шикарном кабаке, «отпали и онемели от зависти».

– Если ты так хочешь, чтобы тебе завидовали, как же умудряешься иметь столько друзей? – часто недоумевала Натка, когда в юности на Люськиных именинах гуляли разношерстные компании по тридцать-сорок человек. Возможность была. Старая дача: участок почти в сорок соток. На нем два дома, баня и куча свободного места, чтобы еще и палатки поставить. Там пели Окуджаву, делали детей, с душой чокались за Люську и так же душевно, почти открыто ей завидовали. Она это знала, а потому на Наткино недоумение только фыркала:

– Я не хочу. Так само собой получается.

Само собой у Люськи получалось все: учиться, работать, знакомиться с людьми, выскакивать замуж и разводиться. А еще устраиваться в любом месте так, что вроде и не хочешь завидовать, а все равно не удержишься. В Бостон Люська перебралась из Чикаго, когда вышла замуж в четвертый раз. Конечно, муж был великолепен: умен, симпатичен, щедр («Удавлюсь, но со жмотом не лягу!»). Естественно, она любила его без памяти, как, впрочем, и трех предыдущих. Первому – научному руководителю своей дипломной работы – она помогла написать докторскую и получить место заведующего кафедрой. На этом тот решил закончить свое восхождение по карьерной лестнице и сосредоточил внимание на молоденьких студентках, как когда-то на Люське.