Я не люблю лилий: их сладкий запах представляется мне слишком усыпляющим; я предпочитаю более острые запахи и всегда велю Бесси сушить мои простыни на розмариновом кусте в саду коттеджа Морли, меж тем как простыни моих сестер она развешивает над лавандой.

— Вам она нравится, мэм… мисс? — настаивала Мэри.

Я вздрогнула. Так ли уж очевидным было, что я не замужем? Конечно да. Прежде всего, со мной не было мужа, присматривающего за мной и меня ублажающего. Но в замужних женщинах я замечала и что-то еще: в них сквозила непробиваемая уверенность относительно своего будущего. Замужние женщины закованы в собственную броню, как рыцарь в доспехи, в то время как старые девы вроде меня лишены формы и зачастую непредсказуемы.

Я похлопала рукой по своей корзинке:

— Спасибо, у меня имеются собственные окаменелости. Я пришла, чтобы повидаться с твоим отцом. Он там?

Мэри кивнула в сторону ступенек, которые вели вниз к открытой двери. Пригнувшись, я вошла в тусклое, грязное помещение, загроможденное досками, с полом, покрытым стружкой и скрипучей каменной пылью. Там так сильно пахло лаком, что я едва не решила вернуться, но не смогла, потому что Ричард Эннинг уставился на меня и его острый, правильной формы нос пригвоздил меня к месту, словно дротик. Мне никогда не нравились люди с острыми носами: в их присутствии я чувствую себя скованной.

Это был подвижный мужчина среднего роста, с темными блестящими волосами и сильной челюстью. Глаза у него были иссиня-черного цвета. Меня всегда беспокоило, до чего он был красив, учитывая его резкую, задиристую природу и порой грубое обхождение. Он не передал своей красоты дочери, которая могла бы найти ей лучшее применение.

Он восседал над маленьким шкафом со стеклянными дверцами, держа в руке кисть, покрытую лаком. Я невзлюбила его с самого начала, потому что он даже не предложил мне присесть и лишь мельком глянул на мои образцы, когда я описывала, какой шкаф мне требуется.

— Гинея, — резко возвестил Ричард Эннинг.

За шкафчик для образцов это была возмутительная цена. Уж не вообразил ли он, будто может надуть меня, полагая, что я всего лишь «старая дева из Лондона»? Возможно, он счел меня богатой. Несколько мгновений, с гневом глядя в его красивое лицо, я обдумывала, не подождать ли мне брата, чтобы тот заключил с ним сделку, когда он в следующий раз наведается к нам в гости. Но ожидание могло занять несколько месяцев, и, кроме того, я не могла во всем полагаться на брата. Похоже, мне самой придется так поставить себя в Лайме, чтобы столяры не шушукались у меня за спиной.

Одного взгляда на мастерскую Ричарда Эннинга было достаточно, чтобы понять, что он нуждается в заказах. Я решила обратить это себе во благо.

— Очень жаль, что вы предлагаете такую непомерную сумму, — сказала я, заворачивая свои окаменелости в холст и убирая их в корзинку. — Я бы выгравировала ваше имя на каждом ящичке, чтобы оно бросалось в глаза, и любой, кто осматривал бы мою коллекцию, смог бы его увидеть. Теперь, однако, мне придется пойти к другому столяру.

— Вы их собираетесь выставлять? А кто их будет смотреть? — Ричард Эннинг кивнул на мою корзинку.

Его отношение к моим находкам мне не понравилось. Лучше уж я найду столяра в Эксминстере или даже, если понадобится, в Эксетере, чем поручу работу этому человеку. Я поняла, что мне с ним не сговориться.

— Всего вам доброго, сэр, — сказала я, поворачиваясь, чтобы взбежать по ступенькам.

Однако мой театральный уход не удался. Мэри стояла прямо у выхода и загораживала мне дорогу.

— Что у вас за антики? — спросила она, не сводя глаз с моей корзинки.

— Среди них явно нет ничего, что могло бы тебя заинтересовать, — пробормотала я, протискиваясь мимо нее и выходя на площадь.

Я ненавидела себя за то, что была уязвлена тоном Ричарда Эннинга. С какой стати меня должно заботить мнение простого столяра? По правде говоря, я считала свои находки весьма недурными для того, кто совсем недавно занялся поисками окаменелостей. Я нашла замечательный аммонит в полной сохранности, а также длинный ростр белемнита, заостренный кончик которого оказался на своем месте, а не был отломан, как это часто бывает. Правда, оказавшись на улице, я увидела, что окаменелости Эннингов, разложенные на столе у дверей лавки, значительно превосходят мои находки как по разнообразию, так и по красоте. Они были цельными, отполированными, их было много, и они не походили друг на друга. На столе Мэри были выставлены древние двустворчатые моллюски разных видов, камень в форме сердечка с узором и странное существо с пятью длинными извилистыми щупальцами.

Мэри не обратила внимания на мое замечание и последовала за мной наружу.

— У вас есть позвонок? — поинтересовалась она.

Я остановилась.

— Позвонок?

Я услышала шуршание бумаги у стола, клацанье камней, ударяемых друг о друга.

— Из спины крокодила, — сказала Мэри. — Обычно считают, что это зубы, но мы с папой знаем, что это позвонки. Видите?

Повернувшись, я увидела камень, который она мне протягивала. Размером он был с двухпенсовую монету, но толще, формой круглый, но с отсеченными с четырех сторон прямыми краями. Его поверхность была вогнутой, приплюснутой в центре, словно кто-то сжимал его между двумя пальцами, пока он был мягким. Я вспомнила скелет ящерицы, который видела в Британском музее.

— Ах, позвоночник, — поправила я, держа камень в руке. — Вот что ты имела в виду. Но в Англии нет крокодилов.

— Просто мы их не встречаем, — пожала плечами Мэри. — Может, перебрались куда-нибудь еще. Например, в Шотландию.

Я не смогла сдержать улыбку.

Когда я собиралась положить позвонок обратно, Мэри оглянулась, чтобы посмотреть, не вышел ли ее отец.

— Оставьте себе, — шепнула она.

— Спасибо. Как тебя зовут?

— Мэри.

— Это очень любезно с твоей стороны, Мэри Эннинг. Я буду им дорожить.

Я действительно дорожила им. Он стал первой окаменелостью, которую я поместила в свой шкафчик.

Забавно сейчас думать о той нашей первой встрече. Тогда я ни за что не догадалась бы, что со временем Мэри будет для меня значить больше, чем кто-либо еще на всем белом свете, за исключением моих сестер. Как могла двадцатипятилетняя девица из благополучной семьи помышлять о дружбе с дочкой столяра? Но даже в ту пору в ней было что-то такое, что неудержимо притягивало меня к ней. У Мэри были чудесные глаза и собственный пытливый взгляд на окружающий мир. Я хотела многому у нее научиться.

Через пару дней Мэри пришла проведать нас, выяснив, где мы живем. В Лайм-Реджисе найти кого-либо не составляет труда — в этом городке всего несколько улиц. Она появилась у черного входа, когда мы с Луизой находились в кухне, отрывая стебли от цветков бузины, которые только что собрали, чтобы добавить лепестки в ликер. Маргарет практиковалась в танцевальном шаге вокруг стола, в то же время пытаясь убедить нас добавить цветки не в ликер, а в шампанское, хотя и не предлагала своей помощи. Из-за ее лепета мы даже не заметили юной Мэри, прислонившейся к дверному косяку. Первой ее увидела Бесси, ввалившаяся в кухню с кульком сахара.