Между прочим, раз уж мы заговорили о рано проявившихся силе личности и военном таланте Наполеона, будет целесообразно привести здесь два характерных эпизода с его участием, зафиксированные в памяти обитателей бриеннской школы и подтверждающие все ранее сказанное.

Первый эпизод таков. Воспользуемся для его изложения описанием Д. С. Мережковского:

«Ректор школы отвел детям под садовые работы довольно большую площадь земли, разделив ее на участки. Наполеон соединил три участка, свой и два уступленных ему соседями, окружил их высоким частоколом и насадил на них деревца; ухаживал за ними в течение двух лет, пока они не разрослись так, что начали давать тень и образовали зеленую келийку, „пустыньку“ – „эрмитаж“, по-тогдашнему. Это и был его „уголок“. Сюда уходил он, так же как некогда в свою дощатую келийку, позади айяччского дома, – мечтать и считать, заниматься математикой, потому что он уже строил свою безумную химеру с математической точностью; уже ледяные кристаллы геометрии преломляли огонь воображения в чудесную радугу.

„Горе тем из нас, кто из любопытства или желания подразнить его осмеливался нарушать его покой! – вспоминает один из его товарищей. – Он яростно выскакивал из своего убежища и выталкивал непрошеных гостей, сколько бы их ни было“.

В этом убежище он возвращался к „естественному состоянию“, „etat naturel“, по завету Руссо; уходил от людей к природе: „человек природы счастлив на лоне чувств и естественного разума“, – скажет впоследствии [Бонапарт]. Здесь испытывал он то же, что в будущей повести его пловец, заброшенный бурею на необитаемый островок Горгону: „Я был царем моего острова; я мог бы здесь быть если не счастлив, то мудр и спокоен“. Или то же, что двойник Наполеона, Жюльен Сорель, – в своей пещере: „Спрятанный, как хищная птица в скалах, он мог видеть издали всякого человека, который подходил бы к нему… «Здесь люди не могут мне сделать зла, – проговорил он, с глазами, заблестевшими от радости. – Я свободен!» И, при звуке этого великого слова, душа его загорелась восторгом“.

Этот первый завоеванный клочок земли – уже начало Наполеоновой империи – всемирного владычества. Здесь он так же один, как потом на высоте величия и на Св. Елене».

Второй эпизод не менее показателен. Согласно П. И. Ковалевскому:

«…однажды (а случилось это в необыкновенно снежную зиму 1783 года. – Г. Б.) Наполеон предложил воспользоваться выпавшим снегом, чтобы построить из него укрепления, которые можно будет штурмовать и защищать, действуя в качестве оборонительного и наступательного оружия снежками. Игра эта в Бриенне появилась впервые. Воздвигнутые, по его указанию, форты, бастионы и редуты приводили в изумление всех видевших их. Наполеон, командуя то тою, то другою партией, выказал такое понимание и распорядительность, что в Бриенне долго еще вспоминали зимние его игры в крепость».

Вот такие эпизоды…

Пожалуй, комментарии излишни!

Нельзя не сказать и об удивительном свободолюбии Наполеона, проявившемся еще в самом раннем детстве. Оказавшись затем в бриеннской школе, он, уже достаточно проявив себя и многого достигнув, все равно был готов пожертвовать своим статусом во имя справедливости. Его стихией был бунт, восстание. Мережковский пишет:

«Первым был также во всех бунтах против начальства, маленьких школьных революциях. Очень любил произносить перед революционной толпой зажигательные речи, как настоящий народный трибун, говоря, по Жан-Жаку (Руссо. – Г. Б.), о свободе и равенстве, о Правах Человека. Дело, однако, кончалось, большею частью, тем, что струсившие в последнюю минуту школьники отступали перед начальством, изменяя своему вождю, и он один отвечал за всех; шел в карцер или под розгу, молча, гордо, без жалоб, без слез; никого не выдавал; а когда возвращался к товарищам, не упрекал их, но по лицу его видно было, что он презирает их, смотрит на них как на дрожащую тварь. „Я всегда один среди людей, – скажет он скоро. – Как они подлы, низки, презренны! Жизнь мне в тягость, потому что люди, с которыми я живу и, вероятно, всегда буду жить, так не похожи на меня, как лунный свет на солнечный“.

Раз, когда учитель выговаривал ему за что-то, он отвечал ему рассудительно, вежливо, но так самоуверенно, что тот посмотрел на него с удивлением и сказал:

– Кто вы такой, сударь, чтоб так отвечать?

– Человек, – ответил Наполеон».

Итак, вчерашний изгой стал отличником в учебе и предводителем в играх. Начав практически с нуля, он обрел, а точнее добился всего. Между прочим, мало кто в школе добивается подобного – и это даже при жизни в режиме полного благоприятствования! Другой бы на месте Наполеона Бонапарта, скорее бы всего, успокоился и с удовольствием почивал на лаврах.

Но только не он!

Юноша мечтал о подвигах и славе, неистово стремился вырваться из глуши, познать мир. В его мятежной душе звучало лишь одно: двигаться дальше! Осуществлению заветной мечты подчас недостает самой малости – протекции. И тут она неожиданно возникла, причем в лице генерала Марбёфа, французского губернатора Корсики.

Марбёф был пленен красотой Летиции Бонапарт, однако предпочитал ухаживать за нею, как прокомментировал эту деликатную ситуацию Стендаль, на «итальянский манер». Благодаря общению с Летицией, он был знаком и с незадачливым отцом Наполеона, Шарлем Бонапартом, которого великодушно соизволил пристроить к должности. Не сильно уважая Бонапарта-старшего, он, тем не менее, озаботился участью Бонапарта-младшего (конечно же, после просьбы Летиции Бонапарт). Тем не менее именно благодаря Марбёфу мальчик смог начать учиться в Бриенне. Генерал и в дальнейшем заботился о Наполеоне, помогал ему деньгами, прекрасно зная, что Шарль Бонапарт не в состоянии толком помочь своему сыну. Когда вольнолюбивый нрав Наполеона приводил к серьезным конфликтам в стенах школы (чего стоит хотя бы одна дуэль, на которую Наполеон вызвал ученика, осмелившегося дурно высказаться о Шарле Бонапарте), генерал на правах губернатора всегда заступался за своего любимца. Без его постоянного заступничества Наполеон Бонапарт был бы исключен из бриеннской школы еще на первом году обучения. Позднее Марбёф представил Наполеона госпоже де Бриенн – хозяйке края. Эта владетельная дама обитала в собственном замке. Она благожелательно отнеслась к протеже генерала Марбёфа и приняла в нем деятельное участие. Появление госпожи де Бриенн в жизни Бонапарта отразилось не только в увеличении суммы, прежде выделявшейся ему генералом на карманные расходы. Женщина тонкая и обходительная, владычица замка была к тому же еще и мудра. Она сумела распознать в подростке гордую и ранимую душу и постаралась смягчить ее. В известном смысле она явилась для Бонапарта второй матерью. И в том для него было великое благо! Когда сердце Наполеона впервые познало любовь, именно она, подобно верной наперснице, деликатно направляла Бонапарта.

Д. С. Мережковский трогательно повествует о двух главных пристрастиях в жизни юного Наполеона:

«В восемь влюбился в семилетнюю школьную подругу свою, Джьякоминетту. Вспоминал потом всю жизнь эту первую и, может быть, лучшую свою любовь. Джьякоминетта была одной из двух возлюбленных, а другой – Математика. Занимался ею так страстно, что жалко было ему мешать: выстроили позади дома дощатую келийку, где проводил он целые дни, погруженный в свои исчисления, а по вечерам выходил из нее, рассеянный, задумчивый, и шел по улице, не замечая, что чулки – кальцетты – сползли у него до самых пят. Уличные дети дразнили его: