предостеречь молодую женщину от такого ужасного путешествия; во всяком случае я не могу согласиться на сопровождение почтальона, так как это означало бы действовать не в духе моих советов, а как раз наоборот"24.

Разумеется, Николай I боялся не за судьбу женщин; его страшил тот общественный резонанс, который вызвало их добровольное изгнание. Поэтому по приказу свыше было создано немало препятствий на пути декабристок в Сибирь.

По царскому повелению был организован специальный секретный комитет для разработки всех вопросов, связанных со ссылкой декабристов. Генерал-губернатор Восточной Сибири А. С. Лавинский, встревоженный слухами о возможном приезде к каторжанам их жен, послал в Петербург запрос, в котором предвосхитил разработанные позднее правила: "Будет ли сделано предписание местным властям об образе обхождения их с сими женами, то есть, считать ли их в прежнем быту или женами ссыльных?

Следуя за своими мужьями и продолжая супружескую с ними связь, они, естественно, делаются причастными их судьбе и теряют прежнее звание, а прижатые в Сибири дети поступают уже в казенные крестьяне. Неизвестно, имеют ли они о сем понятие, и ежели нет, то не должна ли оное быть им внушено, ибо многие, может быть, решаются ехать в Сибирь не из любви и привязанности к своим мужьям, но из пустого тщеславия... но коль скоро мечтания их рассеются вразумлением об ожидающей их участи, то, может быть, исчезнет и охота к выполнению необдуманного намерения"25.

Тексты "Правил, касающихся жен преступников, ссылаемых на каторжные работы" долгие годы сохранялись в декабристских семьях. Их цитировали в своих воспоминаниях Полина Анненкова и Мария Волконская. В архивном фонде семьи Муравьевых среди различных деловых бумаг, писем, справок, планов хранится уникальная вещь, которая могла бы стать великолепным музейным экспонатом,- большой белый платок, на котором старательно и красиво переписаны черной тушью документы, связанные с отъездом Александры Григорьевны в Сибирь26. Эту работу выполнила дочь Муравьевых - Софья Никитична Бибикова (в Сибири все звали ее Нонушкой), свято хранившая декабристские реликвии. Первый столбец содержит уведомление от 14 декабря 1826 г. помощника А. X. Бенкендорфа А. Н. Потапова о "высочайшем разрешении" жене декабриста ехать в Сибирь и условия, на которых это разрешено. В средней колонке - письмо иркутского губернатора И. В. Цейдлера, врученное А. Г. Муравьевой в Иркутске 3 февраля 1827 г. Как известно, Цейдлер имел специальную инструкцию, согласно которой должен был всеми возможными средствами удерживать женщин от продолжения поездки. Рядом с письмом - подписка Муравьевой от 23 февраля 1827 г., данная ею в Чите, "в исполнение всего вышеизложенного в точности": "Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь мужа моего государственного преступника Никиты Муравьева, Верховным уголовным судом осужденного, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет, если то доз водится от коменданта Нерчинских рудников господина генерал-майора и кавалера Лепарского, обязуюсь по моей чистой совести наблюсти нижеподписанные предложенные мне им, г. комендантом, статьи; в противном случае и за малейшее отступление от поставленных на то правил подвергаю я себя суждению по законам".

Здесь же еще одна подписка Александры Григорьевны, от 24 сентября 1830 г., данная в Петровском заводе в дополнение обязательств, принятых ею в феврале 1827 г.: "Имея желание жить в арестантской казарме вместе с мужем моим..." Последний документ-циркуляр Бенкендорфа от 6 декабря 1830 г. о "великодушии монарха", разрешившего прорубить окна в Петровской тюрьме.

Документы на платке - это, собственно, краткая схема первых каторжных лет жизни декабристок и свидетельство того, что женщины, обрекшие себя на добровольное сибирское изгнание, знали об ожидавшей их участи.

Верховный уголовный суд признал виновными по делу декабристов и приговорил к различным мерам наказания 121 человека. Из них 23 были женаты (считая и И. Л. Анненкова, который в тот момент не узаконил свой брак). Все женатые декабристы-офицеры, состоявшие на службе или находившиеся в отставке, в их числе три генерала (С. Г. Волконский, М. А. Фонвизин, Л. П. Юшневский), восемь полковников (С. П. Трубецкой, А. З. Муравьев, Л. Н. Муравьев, В. Л. Давыдов, М. М. Нарышкин, В. К. Тизенгаузен, И. Ю. Поливанов, А. Ф. Бригген), четыре подполковника. Иными словами, примерно две трети (15 человек) из 23 относились к высшему офицерству. Трое (Волконский, Трубецкой и Шаховской) имели княжеские титулы, А. Е. Розен и В. И. Штейнгейлъ - баронские. Семьи Волконских, Трубецких, Нарышкиных, Муравьевых были весьма близки ко двору. Декабристы кроме званий, титулов, положения в свете имели состояния (одни - большие, даже огромные, другие - незначительные), и всего этого они были лишены. Их жены, переходя на положение "жен ссыльнокаторжных", сами сознательно и бесповоротно порывали с прошлым, отказывались от привилегий, от своих былых представлений и от прежнего образа жизни. Уже сам по себе этот отказ был революционным актом. И поскольку он означал публичную поддержку государственных преступников, женщины оказывались в оппозиции к властям, их поведение становилось формой общественного протеста.

Отправляясь за мужьями, женщины вынуждены были отказаться от собственных детей и родителей: царь разрешил ехать только им. В отношении родственников, в том числе и детей, среди постановлений, касавшихся государственных преступников, существовало и такое: "О недозволении отправляться к ним в Сибирь детям их благородного звания, родственникам и другим лицам". Следует отметить, что до отъезда в Сибирь детей не было лишь у Трубецкой и Нарышкиной.

Расставаясь с близкими, все они имели очень мало надежд на то, что когда-нибудь свидятся. Но постановлению комитета министров "невинная жена", последовавшая за мужем в Сибирь, должна была оставаться там до его смерти, а может быть, и до собственной кончины, так как правительство не гарантировало обязательного возвращения женщин в родные места в случае смерти их мужей - "государственных преступников"27. А. И. Давыдова, А. В. Ентальцева, М. К. Юшневская вернулись из Сибири по общей амнистии вдовами, схоронив там мужей. Причем Ентальцеву и Юшневскую не выпускали из Сибири десять лет после смерти их супругов. Как не вспомнить тут слова Л. И. Герцена: "Не надобно благодеяний, когда они даются с презрением и с целью задушить ими облагодетельствованных"28.

Намерения добровольных изгнанниц были вполне обдуманны и никак не являлись плодом "пустого тщеславия". И именно это сознательное принятие на себя кары невинными окружало декабристок еще большим ореолом мученичества, укрепляло настроения общественной поддержки и сочувствия.

Первой последовала за мужем в Сибирь Екатерина Ивановна Трубецкая (1800-1854 гг.). Уже в июле 1826 г., на следующий день после отправки на каторгу мужа, она выехала вслед за ним. Ее сопровождал секретарь