А теперь — нечто странное. Только что умер Катулл…

Цезарь издал приглушенный возглас. Гиртий и Фаберий подняли головы, но тут же их опустили, взглянув на его лицо. Когда туман перед глазами рассеялся, Цезарь вернулся к письму.

Отец его сам пожелал сообщить тебе это и ждет твоего возвращения в Галлию, но я подумал, что тебе нужно знать. Возможно, беднягу подкосил разрыв с Клодией. Как Цицерон однажды назвал ее? «Медея с Палатина». Недурно. Но мне больше нравится «Клитемнестра по договорной цене». Интересно, правда ли, что она убила Целера в ванне? Так все говорят.

Я знаю, ты очень сердился на его злобные памфлеты о тебе, после того как ты назначил Мамурру твоим новым снабженцем. Обидно, конечно. Весь Рим хохотал! Даже Юлия позволила себе пару раз хихикнуть, когда их читала, а у тебя нет преданнее сторонника, чем твоя дочь. Она сказала, Катулл не может простить тебе, что ты очень плохого поэта оценил выше его. А также то, что служба Катулла легатом у моего племянника Меммия сделала еще тоньше его и без того тощий кошелек. Мне нужно было сказать ему, что Меммий скупее ануса рыбы. А ты даже к младшим своим трибунам, говорят, очень щедр.

Ну да, ну да, ты справился с ситуацией. Когда ты не справлялся? Тем более что отец его — твой близкий друг. Он послал за Катуллом. Катулл приехал в Верону. Отец сказал: «Помирись с моим другом Цезарем». Катулл извинился, и ты его совершенно очаровал. Не знаю, как ты это делаешь. Юлия говорит, что это врожденное. Во всяком случае, когда Катулл вернулся в Рим, больше никаких памфлетов о Цезаре не появлялось. Но он изменился. Причем очень сильно. Я сам это видел, ведь Юлия хороводится с литераторами и драматургами. Должен сказать, мне они нравятся. Что до Катулла, то в нем словно что-то перегорело. Он казался усталым, печальным, но он не покончил с собой. А просто угас, как лампа, в которой кончилось масло…

Как лампа, в которой кончилось масло… Слова на бумаге снова слились в одно сплошное пятно. Цезарь был вынужден выждать, пока не уйдут подступившие к глазам слезы.

«Мне не следовало с ним встречаться. Он был так уязвим. Но он был хорошим сыном. И подчинился отцовской воле. Я думал, что проливаю бальзам на его раны, демонстрируя знание его стихов. Обед прошел так хорошо. Я оценил по достоинству его утонченность и ум. И все же мне не стоило этого делать. Волей-неволей я подавил его, убил в нем дух. Но у меня не было выбора. Над Цезарем потешаться нельзя. Никому. Даже самому замечательному поэту в истории Рима. Он унизил мое dignitas, мой личный вклад в славу Рима. Потому что о его памфлетах еще не скоро забудут. Лучше бы он никогда вообще не упоминал моего имени, чем выставлять меня всеобщим посмешищем. Он унизил меня, сделал всеобщим посмешищем, его вирши забудут не скоро. И все из-за такого ничтожества, как Мамурра. Вздорный поэт и плохой человек. Но у него все задатки прекраснейшего снабженца. Так говорит Вентидий, погонщик мулов, приглядывающий за ним».

Слезы ушли. Логика восторжествовала. Он опять мог читать.

Хотелось бы мне сказать, что Юлия чувствует себя хорошо, но это не так. Я говорил ей, что детей нам не надо. У меня два сына от Муции. И еще дочка. Та сейчас расцвела, выскочив за Фауста Суллу. Он только-только стал членом Сената. Хороший юноша. Ничем не напоминает Суллу. Наверное, это неплохо.

Но у женщин есть этот пунктик. В смысле детей. Поэтому Юлия уже на шестом месяце. Так толком и не оправившись после ужасного выкидыша. Она сама как дитя! Каким сокровищем ты одарил меня, Цезарь. Я никогда не устану благодарить тебя. Никогда. И конечно, только ее здоровье заставило меня поменяться с Крассом провинциями. В Сирию я должен был бы отправиться сам. А Испаниями можно управлять и из Рима, через легатов. Афраний с Петреем абсолютно надежны, они даже пукнуть не осмелятся, пока я не разрешу.

А с Крассом на этот раз мы поладили много лучше, чем в первый срок нашего совместного консульства. Он сейчас в Сирии. Интересно бы знать, как у него там дела. Говорят, он выжал две тысячи талантов золотом из главного храма в Иеросалиме. Что можно сделать с человеком, чей нос буквально чует золото? Я в свое время был в этом храме, который привел меня в ужас. Даже если бы в нем были собраны все сокровища мира, я ничего бы оттуда не взял.

Евреи официально прокляли Красса. И плебейский трибун Атей Капитон проклял его посреди Капенских ворот, когда Красс уезжал в прошлые ноябрьские иды. Капитон сел у него на пути и отказался сдвинуться с места. Я вынужден был приказать моим ликторам его увести. Хочу отметить, что Красс с большой легкостью настраивает людей против себя, совершенно не думая о последствиях. Уверен, что он не имеет представления, сколько хлопот ему могут доставить парфяне. Он все еще думает, что парфянский катафракт не страшнее армянского. А я видел рисунок. Человек и конь — оба покрыты железом с головы до ног. Брр!

На днях виделся с твоей матушкой. Она приходила к нам отобедать. Какая чудесная женщина! И не только по складу характера и уму. Она все еще поразительно хороша, хотя и призналась, что ей за семьдесят. А выглядит на сорок пять и ни на день старше. Понятно, от кого Юлия унаследовала свою красоту. Аврелия тоже обеспокоена состоянием своей внучки, хотя, как ты знаешь, ничуть не похожа на курицу квохтушку…

Цезарь вдруг засмеялся. Гиртий с Фаберием испуганно дернулись. Так весело генерал не смеялся уже давно.

— Послушайте-ка! — воскликнул он, оторвавшись от свитка. — Никто вам больше такого не сообщит!

Он склонил голову и начал читать вслух, быстро и без запинок, что нисколько не удивило его слушателей. Цезарь был единственным известным им человеком, способным с первого взгляда разбирать каракули любой сложности.

— «А теперь, — произнес он дрожащим от сдерживаемого смеха голосом, — я расскажу тебе о Катоне и Гортензии. Гортензий уже не так молод, как раньше, и стал повадками походить на Лукулла. Слишком много экзотической пищи, неразбавленного вина и странных приправ, таких как анатолийский мак и африканские грибы. Да, мы все еще терпим его в судах, но как адвокат он давно уже миновал пик своего таланта. Кем бы он мог стать сейчас, приближаясь к семидесяти? Я помню, что он поздно стал претором и консулом, всего несколько лет назад. Он так и не простил мне, что я отложил его консульство на год, когда стал консулом в тридцать шесть лет. Как бы то ни было, Гортензий решил, что действия Катона на выборах трибунов были самой большой победой mos maiorum с тех пор, как Луций Юний Брут (почему мы всегда забываем Валерия?) сумел заложить основы Республики. Поэтому он нашел Катона и попросил руки его дочери Порции. Он заявил, что уже и не думал жениться после того, как Лутация умерла, но сам Юпитер Наилучший Величайший явился ему во сне и повелел породниться с Марком Катоном через брак. Естественно, Катон не мог согласиться после того шума, какой он поднял, когда я женился на Юлии, которой было семнадцать лет. А Порции нет и семнадцати. Кроме того, Катон всегда мечтал соединить ее со своим племянником Брутом. Я имею в виду, что Гортензий, конечно, богат, но его капиталы не могут сравниться с состоянием Брута, не так ли? Поэтому Катон сказал: нет, Гортензий не может жениться на Порции. Тогда Гортензий спросил, не может ли он жениться на одной из Домиций. Сколько у Агенобарба и сестрицы Катона безобразных прыщавых девиц с волосами цвета пылающей пакли? Две? Три? Четыре? Не имеет значения, потому что Катон и в этом случае сказал „нет“».