В книге нет главы о титанах бизнеса двадцатого века — Генри Форде, других великих автомобильных магнатах или же Ричарде Брэнсоне, заработавшем свой первый миллиард в авиабизнесе. Поддержка Фордом Гитлера стала страшным пятном на семейной репутации. Однако отношения между богатством и диктатурой подробно раскрыты в главе о династии Круппов, а также в историях разного рода деспотов в других главах. В книге могло бы найтись место для судовладельца Аристотеля Онассиса или нефтяного магната Джона Пола Гетти, профинансировавшего одну из крупнейших частных арт-галерей мира. Не написал я и о колоритных мультимиллионерах послевоенной Британии вроде «Крошки» Роуленда, Роберта Максвелла и Мохаммеда аль-Файеда. Какими бы яркими и спорными ни были эти фигуры, какое бы влияние они ни оказывали на конкретных политиков, они не настолько проникали во все уголки политического процесса, как современные банкиры, олигархи или интернет-миллиардеры.

Возвращаюсь к современности: я мог бы взяться за знаменитых футболистов или поп-звезд — особую категорию людей, чьими контрактами, рекламными сделками на астрономические суммы и безумными выходками в частной жизни развлекается публика. Я мог бы поговорить о руководителях крупных торговых компаний вроде братьев Кох[9]или Сэма Уолтона, знаменитого создателя Wal — Mart. Однако их вклад в практику обогащения — умение дергать за политические ниточки и добиваться низких затрат на рабочую силу, повышая прибыльность бизнеса, — описаны в других книгах и статьях, в том числе посвященных Amazon. Что касается инвесторов, Джордж Сорос упоминается в книге, а щедрый подход Уоррена Баффета к благотворительности стал частью моего рассуждения о Билле Гейтсе и его фонде.

Я больше говорю о банкирах, чем о финансистах из хедж-фондов и фондов прямых инвестиций, ввиду более явной роли первых в финансовом обвале 2007–2008 годов. Но здесь стоит отметить одного владельца хедж-фонда, чья история не вошла в главу 14. Решение Джона Полсона купить кредитно-дефолтные свопы на миллиарды долларов против некачественных ипотечных облигаций[10]до обвала рынка осенью 2007 года принесло лично ему почти 4 миллиарда долларов и превратило из малоизвестного инвестиционного менеджера в финансовую легенду. Внимание публики его обескуражило, особенно когда во время краха некоторые люди потеряли все свои деньги. Полсон был обижен, когда кто-то заметил, что его годовой доход равен зарплатам восьми тысяч медсестер. «Большинство юрисдикций хотели бы, чтобы успешные компании вроде нашей были зарегистрированы именно в них. Мы предпочли остаться здесь и слушать крики в наш адрес. Я уверен, что если бы мы задумались о переезде в Сингапур, перед нами бы расстелили красную ковровую дорожку, лишь бы заманить нас к себе», — заметил он. Это очень важная мысль. Почти все правительства мира отчаянно борются за то, чтобы завлечь к себе сверхбогатых людей и выстраивающуюся благодаря им доходную микроэкономику. Если не Нью-Йорк, Лондон или Сингапур, то почему не Мумбаи, Рио-де-Жанейро или Дубай — или даже Мехико, быстро становящийся гостеприимным городом для миллиардеров?

Это заставляет нас вспомнить о Карлосе Слиме. Недавний взлет мексиканского телекоммуникационного магната к вершинам списка богатейших людей мира обсуждается в заключении книги, где я задаюсь вопросом — почему к одним формам богатства мы терпимы более, чем к другим? У многих жителей западных стран, пострадавших от недавней рецессии, враждебность в отношении сверхбогатых людей переплетается с определенным снобизмом и даже расизмом (как это было в случае с мансой Мусой и его царством Мали). Один вид русских, китайцев или мексиканцев, отрывающихся по полной, для многих на Западе есть оскорбление. Это вызов устоявшимся представлениям о том, что положено, а что нет. Поразительный факт нынешней эпохи — не само существование сверхбогатых людей, но то, что они существуют практически в любой стране. Это действительно глобальный феномен. Разрастается разрыв не между разными обществами, а внутри этих обществ.

Наконец, следует заметить, что в моем повествовании нет ни одной женщины. Я мог бы выбрать Клеопатру или одну из средневековых королев, а в наши дни, например, наследницу империи L’Oréal Лилиан Бетанкур. Хорошим кандидатом была бы богатейшая женщина Австралии, наследница горнорудных магнатов Джина Райнхарт. Или я мог бы поговорить о королеве Елизавете II, которая неизменно входит в списки богатейших людей мира. Это грустно, но необходимо признать, что подавляющее большинство женщин в истории, которые могли бы считаться сверхбогатыми, получили свое состояние благодаря браку или наследованию. В последние две тысячи лет именно мужчины сколачивали и накапливали состояния, и происходило это в обществах исключительно патриархальных.

Поэтому я решил держаться своего «сугубо мужского» списка, чтобы обозначить некое послание. Я убежден, что если в будущем — может быть, даже через пять или десять лет — окажется написанной некая новая версия этой книги, то этот дисбаланс будет в ней исправлен. Перемены все ускоряются, и первые кандидаты-женщины, вероятнее всего, появятся в технологическом секторе. Шерил Сэндберг из Facebook и Марисса Майер из Yahoo (обе упоминаются в этом повествовании) быстро становятся влиятельными фигурами в среде богатых и могущественных интернет-предпринимателей. Немалое число женщин быстро поднимаются в рейтинге самых богатых людей Китая. По данным рейтинга миллиардеров Forbes 2014 года, 42 из 268 новичков в этом списке — женщины. Впрочем, отмечается, что только 32 женщины-миллиардера — скромные 1,9 % всех миллиардеров мира — сыграли значимую роль в формировании своих состояний (остальные же их унаследовали). Следует обратить внимание и на таких новых миллиардерш, как Фолоруншо Алакиджа из Нигерии, которая перешла от дизайна модной одежды к разработке нефтяных месторождений, и Дениз Коутс — британка, управляющая крупным онлайн-казино.

В сентябре 2012 года левая французская газета Libération вышла с заголовком «Casse-toirichecon!» Это можно перевести примерно как «Ну и вали отсюда, богатый ублюдок!» Объектом этих поношений был Бернар Арно, богатейший человек Франции, который только что объявил, что переедет в Бельгию в знак протеста против 75 %-ого подоходного налога, введенного социалистическим правительством. Арно, управляющий конгломератом люксовых брендов LVMH, в конце концов отказался от своих планов, но перед этим пригрозил судом газете, оскорбившей его достоинство.

Весьма примечательно не то, что богачи стремятся найти себе и своему бизнесу налоговый рай, но то, что критика в их адрес пока что не произвела совершенно никакого эффекта. Если посмотреть, что происходит по другую сторону Ла-Манша, мы увидим, что британские власти всех мастей действовали и действуют противоположным образом — делают все, чтобы привлечь в страну богачей. Они исходят из двух аргументов, принципиального и прагматического: обогащение — это хорошо (как бы оно ни происходило), а некая щедрость со стороны богатых людей, пусть даже в форме налогов, — это лучше, чем ничего. Британские политики сделали серьезную ставку на сверхбогатых и на эффект «просачивания благ».