Обостренно он воспринимает оскорбления исторической памяти русского народа. Коренные русаки посмотрят на бетонную могилу князя Дмитрия Пожарского в Суздале – и отойдут равнодушно. А он переживает.

Для них Загорск – он и есть Загорск. А он обязательно вспомнит, что приехали они сегодня ни в какой не в Загорск, а в Сергиев Посад. И это здесь Сергий Радонежский благословлял князя Дмитрия, прозванного впоследствии Донским, на поход против Мамая.

Здесь Петр прятался от Софьи во времена стрелецкого мятежа. И был он тогда просто длинный, узкоплечий, нервный, испуганный мальчишка в наброшенном на плечи чужом кафтане.

Отсюда, из этих стен, начинался его царский путь. А закончился в городе его имени под беломраморной плитой саркофага с простой надписью: «Петр Великий».

Много увидел Александр Дубравин в этих разъездах. И ряды безымянных саркофагов в Успенском соборе Московского Кремля. И развороченные памятники на Бородинском поле. И бассейн на месте храма Христа Спасителя…

Многие знания рождают многие печали. А взбаламученная душа его ищет. Ищет Родину, которая даст ему, наконец, покой и радость. Радость жить на своей земле…

* * *

Пошел по праздничной толпе туристов и паломников шорох.

«Патриарх! Патриарх! Патриарх!»

Ждут все. Выходит на балкон суровый бородатый мужчина в странном облачении. Над белым головным шлемом – крест. Надо лбом – вышитый шестикрылый серафим. На груди – икона. В руке – чудной красоты посох.

Народ, разинув рот, стоит. Глазеет. А мужчина обводит суровым взглядом собравшуюся толпу. И под этим взглядом народ робеет. Затихает. Смиренно опускает глаза.

Опускает виновато глаза и он. Шурка Дубравин.

– Поздравляю вас с праздником святой Пасхи! – медленно и величаво, наконец, произносит первые слова патриарх.

– Спасибо! – единодушно выдыхает огромная толпа.

Бу-у-у-ум! Бу-у-у-ум! Пронзительно ударяют колокола.

Сердце трепещет в груди. И отзывается на эти прозрачные праздничные звоны.

В эти минуты Дубравин уже почти не слышит проповеди. Он чувствует, что какая-то неведомая радость и сила рождаются в его груди. И сила эта не только его. Что она частичка какой-то общей объединяющей его с этими людьми силы. Что он, родившийся на чужой далекой земле, за тысячи километров от центра русской цивилизации, – неотрывная часть ее. Ее великой истории. И общей судьбы.

Он смотрит на взлетевших в высокое небо птиц. И повторяет про себя: «Ах, ты, Русь моя, изначальная! Всплывёшь ли ты из глубин истории или останешься навсегда на ее дне, как древняя Атлантида?»

«Что же это всех такое охватило? Болезнь какая-то? Временное умопомешательство? Массовый психоз? Стихийное бедствие?

Что они все рванули из страны?

Жили, жили! По-разному, конечно. Но худо-бедно прожили в этой стране больше двухсот лет. А теперь, как с цепи сорвались!

А может, оно и так. Сорвались с цепи обид и взаимных претензий.

А обижаться нам, немцам, есть на что! Трудовые армии. Выселение в Сибирь и Казахстан. Жизнь с клеймом. С постоянной оглядкой на прошлое. Хотя, чего уж там.

Это наша интеллигенция любит все усложнять. Простой бюргер – тот едет за колбасой, шмотками и личным автомобилем…»

Андрей Франк морщится. И, подперев ладонью свое остренькое, треугольное личико, смотрит в окно. Ему страшно нравится смотреть отсюда, из аппаратной, с высоты птичьего полета на Алма-Ату. Справа тяжелый мраморный куб здания ЦК Компартии, слева – высотная гостиница, напротив – новая площадь. А за нею, все ниже панорама зеленого красивого восточного города.

«Да, это не унылый Целиноград, – откуда они не так уж давно переехали сюда, в столицу. – Там изо всех достопримечательностей одно здание администрации, да унылый дворец целинников. И голимая, продуваемая страшными ветрами степь. Одно слово бывший Акмолинск. “Ак-мола” по-казахски “белая могила”. Не зря так названо. И не зря туда товарищ Сталин ссылал жен своих врагов. Так и называли этот лагерь. Алжир – Акмолинский лагерь жен изменников Родины.

Родина? Где она теперь у русских немцев? На Волге? В Саратове? Здесь в Казахстане? Или там, в Германии? Нет ответа. Хотя вон Петр Гук! Этот все знает наперед».

Андрей еще раз морщится. Вспоминает сегодняшний утренний разговор с товарищем: «Петр, он такой, как бы это сказать попроще, – махровый немецкий националист. Для него Германия – это прямо, как он выразился,“«сияющая вершина”. Как для евреев “земля обетованная”. И он жаждет туда перебраться как можно скорее. Это еще и результат, по большому счету, и нашей собственной работы. Это мы – пресса, радио, телевидение создали такую атмосферу, что решиться на отъезд намного проще, чем остаться здесь жить. И все из-за лжи, нашей лжи. Как говорится, единожды солгав, так кто тебе поверит? Газеты о жизни в эмиграции пишут правду. Не сахарно и там. Но народ настолько привык к постоянной лжи, что не верит ни единому слову. Хотя эмиграция сама по себе – явление сложное. Не хорошее и не плохое. Просто одно из проявлений вечной, быстротекущей нашей жизни. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. И Моисей водил евреев по пустыне. И гунны кочевали из Азии в Европу. И наших предков привели в Россию седобородые немецкие пасторы-эмигранты. Вон Америка – вообще страна эмигрантов. Так что это не добро и не зло. А так, объективная реальность. Двигаются армии, поднимаются в дорогу миллионы. Дубравин перебрался в Москву. И ничего. Живет.

Хорошо мы тогда с ним погуляли. Напоследок. Но только мне надо все сделать не так. Меня ведь никто не гонит. Надо мною не капает. Так что мы не поедем с бухты барахты туда, не знаю куда.

Хм! Родина предков! А вот поработать на западе. Осмотреться. Денег прикопить. Это другое дело. Стоящее. Особенно сейчас, когда открываются такие возможности. Почему бы ими не воспользоваться…

Андрей отходит от окна. И аккуратно кладет в кожаную коричневую папочку свою подробнейшую служебную записку по этому поводу. Быстро проскальзывает по длинным коридорам телецентра. Несколько секунд стоит перед приемной председателя телерадиокомитета. Выдыхает и заходит.

Черноволосая, черноглазая секретарша Соня радостно улыбается ему навстречу. Привыкла, что Франк без комплимента не зайдет. Но ему сегодня не до них. Он просто оставляет свою записку. И молча выходит прочь.

Теперь надо ждать. Часовой механизм запущен. Андрей идет в аппаратную и начинает ваять очередной пропагандистский шедевр на тему немецкой жизни в родной республике.

Перестройка, гласность, свобода. Они дали журналистам новые возможности. И Андрей сумел ими воспользоваться. Редакция их газеты недавно перебралась в Алма-Ату. И тут он – хороший фотограф, овладел еще и ремеслом телеоператора. Так что уже почти год трудится в республиканском телецентре, в студии, готовящей передачи для казахстанских немцев.