Эвелина усмехнулась. Менее подходящую пару трудно было бы себе представить. Она проводила время, переводя с латыни и греческого, переписывая стихотворения для посылки знакомым или помогая миссис Браун по хозяйству. Его милость между тем предавался самым бесполезным занятиям вроде охоты, бильярда или карточной игры. Только в последнем сезоне он проиграл в клубе тысячу фунтов – за одну ночь! Леди Эль пыталась объяснить Эвелине, что тысяча фунтов – пустяк по сравнению с тем, что проигрывали другие, спуская иногда целые состояния. Но ничто не могло изменить мнения Эвелины, что его милость – игрок, неутомимый искатель удовольствий одним словом, пустой человек. А ведь какой огромный штат прислуги трудится не покладая рук, чтобы сберечь его имения и состояние. Нет, она была решительно невысокого мнения о Генри Стэйпле, маркизе Брэндрейте! Быть может, лорд Брэндрейт и мог прельстить своим видом Афродиту, но что до нее, Эвелины, его милость мог отправляться ко всем чертям!

– Аннабелла приезжает завтра или в четверг? – спросила Эвелина, чтобы переменить тему разговора. Аннабелла была тоже внучатой племянницей леди Эль. Она приходилась маркизу троюродной сестрой, в то время как Эвелина не была с ним в кровном родстве. Аннабелла – хорошенькая, веселая и богатая – старательно расставляла сети маркизу. Эвелину всегда забавляло, как эта и без того весьма недалекая особа превращалась в полную дурочку, преследуя неуловимого маркиза. Чего она никогда не могла понять, так это того, что Брэндрейту и впрямь доставляли удовольствие расточаемые кузиной комплименты. Не мог же он быть настолько глуп, чтобы верить всем ее словам, особенно зная, что кузина положила на него глаз.

Маркиз был совершенно непостижим. Ведь он явно насквозь видел не слишком хитроумную тактику Аннабеллы. Как ни презирала Эвелина его страсть к всевозможным удовольствиям, она отдавала должное его уму. Брэндрейт отличался редкой проницательностью, что еще больше увеличивало антипатию Эвелины к нему. Человек, столь одаренный и расходующий свои способности на состязание со случаем в азартных играх, не мог пользоваться ее уважением. Все его существование было пустой тратой даров, ниспосланных ему свыше!

– Она уже здесь, – вмешалась леди Эль в ход ее мыслей. – Разве я тебе не сказала? Она приехала после полудня, когда ты была с кухаркой в огороде. Жаловалась на головную боль, хотя в блеске ее озорных зеленых глаз ничего такого заметно не было. Ты же знаешь, что это за девчонка! Я сильно подозреваю, что ей просто хотелось лечь пораньше, чтобы уж завтра предстать во всем блеске.

– Я думаю, вы правы. Только на днях я получила от Аннабеллы письмо, где она пишет, что надеется наконец окончательно очаровать Брэндрейта. Она накупила себе платьев на Бонд-стрит и…

Эвелине помешало докончить появление маркиза, который, едва стукнув в дверь, тут же распахнул ее настежь.

Он стоял в дверях, вертя в пальцах лорнет, сияя ленивой улыбкой. Встретившись взглядом с Эвелиной, он вздернул тонко очерченную бровь.

– А, кузина, – протянул он, вызывая у нее мгновенное раздражение своей небрежной манерой.

– Да закройте же дверь, Брэндрейт, – резко отозвалась Эвелина. – Вы устроили сквозняк, и камин дымит. Я вам не кузина, сколько раз вам повторять. Перестаньте, наконец, действовать мне на нервы этим обращением.

В досаде уставившись на свою вышивку, Эвелина только несколько мгновений спустя сообразила, что Брэндрейт не только ничего ей не ответил, но и пропустил мимо ушей ее приказание войти.

– Ну, в чем дело? – спросила она, бросив на него вызывающий взгляд. – Что вы на меня уставились?

– Вам, очевидно, не по себе? – преувеличенно заботливо осведомился маркиз. – Мне очень жаль. Я не знал, что вы нездоровы. У вас голова болит?

Эвелина в негодовании подняла глаза к небу.

– Вы прекрасно знаете, что я совершенно здорова. А теперь прошу вас, закройте дверь – хотя я бы предпочла, чтобы вы закрыли ее с другой стороны. Но раз вы уже здесь и, судя по всему, намерены остаться, избавьте нас, по крайней мере, от опасности простудиться!

– Ах да, конечно, – сказал он, закрывая наконец дверь. – Вы так негодуете, потому что я назвал вас кузиной. – С видом оскорбленной невинности он прижал руку к груди. – Боюсь, что я действительно рассердил вас. В таком случае прошу простить меня! Молю вас о снисхождении! Тысячу раз приношу вам свои извинения, дражайшая ку… Ах, боже мой! Мне, верно, следовало сказать «любезнейшая моя приятельница!» Но, право, я и не подозревал, что вам неугодно, чтобы я называл вас кузиной. Кроме того, я всегда считал такое обращение вполне пристойным. Если бы я только знал, что оно вас оскорбляет, я бы уже давно оставил всякие попытки продолжать употреблять такое…

– Да хватит вам дурачиться! – воскликнула Эвелина, тщательно пытаясь скрыть невольную улыбку.

Он, наверное, заметил что-то в ее глазах или увидел, как у нее слегка дрогнули губы, так как мгновенно уловил перемену в ее настроении. Небрежной походкой пройдясь по комнате, он продолжал:

– Мне просто казалось, что, называя вас кузиной, я способствую созданию доброжелательной атмосферы и всеобщего удовлетворения в этом доме.

– А сами-то вы довольны? – спросила Эвелина, всматриваясь в его лицо с выражением притворного интереса и внимания, какое она тысячу раз наблюдала у Аннабеллы.

Помедлив немного, Брэндрейт наклонил голову:

– Признаюсь, что в настоящий момент я очень доволен. Понимаете ли, я совсем забыл, какая вы чертовски хорошенькая, разумеется, когда ведете себя вежливо.

– Когда я вежлива! – воскликнула с негодованием Эвелина. – Ах, боже мой! Вы и впрямь полагаете, что доставили мне удовольствие вашим комплиментом. Как же это вы недооценили то обстоятельство, что я намеренно льстила вашему тщеславию, спрашивая, довольны ли вы.

При этих словах улыбка исчезла с лица маркиза. Ноздри его раздулись, глаза блеснули. Однако, к его чести, он не дал волю гневу, отразившемуся в его лице. Он лишь слегка поклонился Эвелине в знак признания одержанной ею победы и принялся раскачивать в пальцах лорнет за длинную черную шелковую ленту.

Эвелина была приятно удивлена. Всем известна вспыльчивость маркиза. Он насилу сдержался, чтобы не обрушиться на нее с потоком гневных слов. Но именно то, что он все же сдержался, немного возвысило его в ее глазах.

Впрочем, если отбросить предубеждения, маркиз был выдающейся личностью. Высокий, с безупречной осанкой, он великолепно выглядел в тончайшего сукна черном фраке, черных панталонах и черной шелковой бальной обуви. Фигура у него была изумительная: широкие плечи, тонкая талия, узкие бедра, сильные мускулистые ноги. Уголки крахмальных воротничков над искусно завязанным шейным платком (в высшем свете такой узел называли а lа Брэндрейт) упирались в безупречно выбритые щеки с высокими скулами и твердый подбородок. Его темные волосы были подстрижены и причесаны a la Brutus. Одним словом, все как у всех, но чуточку лучше. Но надо признать – одно примиряло с его лощеным видом: в серых глазах маркиза читались недюжинные ум и воля. Все в нем вызывало восхищение светских дам и щеголей, но эти черты его характера ценились немногими.