Откуда-то слева ударили скорострельные орудия, и духи, огрызаясь огнем стрелкового оружия, стали пятиться с Малой высоты. Мелькнула мысль: неужели подошла помощь? Но это вышли из капониров оставшиеся невредимыми боевые машины сводного подразделения, БМП, паля из своих пушек.

Наши, с Большой высоты, определил Коля. Значит, это не подмога. Машины, разделившись, пошли по двум направлениям, оттесняя врага на его исходные позиции. Но не надо бы им идти дальше. Колян предчувствовал, что добром этот маневр не кончится. Выйдя из укрытий, машины были обречены. Гранатометы достанут их на открытой местности. Экипажи, уходя все дальше, отводили от высоты врага, чтобы дать остаткам роты хоть немного времени на передышку. Шли на верную смерть они осознанно!

И все же наступил момент, когда рота больше не могла вести бой. В живых оставалось всего восемь человек, четверо из которых были ранены. И Доронин, получив передышку атакой БМП, приказал этим восьми бойцам, в число которых входили и Колян с Костей, под командованием Шаха отойти от высоты по тропе, известной чеченцу. Как только отряд начал движение, Доронин подозвал к себе Николая. И те слова командира навсегда, на всю жизнь запали в память Горшкова.

Ротный спросил:

— Как сам? Цел?

Николай ответил:

— А че мне будет?

— Вот и хорошо! Ставлю тебе персональную задачу. Шах поведет раненых, ты будешь замыкать колонну. Учти, на тебе большая ответственность. Ты обязан прикрыть отряд. Обязан обеспечить их эвакуацию! Все понял?

— Нет!

— Что не понял?

— Вы же тоже можете передвигаться, но, смотрю, не собираетесь идти с нами.

Доронин вздохнул:

— Я остаюсь здесь, Коля! Мне не положено покидать эту высоту без приказа. И здесь остаются раненые, которых, к сожалению, вынести мы не в состоянии, да и не поможет им уже никакая медицина. Вот так. Я не могу оставить их. Вызову огонь дивизиона на себя, как духи пойдут на последний штурм. Будем умирать вместе. Но те, кто может уйти, просто обязаны остаться в живых и жить вместо нас! — Старший лейтенант передал Горшкову фотографию женщины с ребенком. — Вернешься в полк, передай фото старшему лейтенанту Чиркову, знаешь такого?

— Знаю!

— Тогда давай, Коль, иди! Удачи вам!

— Прощайте, товарищ старший лейтенант! Я вас никогда не забуду!

— Давай, давай!

Колян повернулся и, смахивая вдруг набежавшие слезы, побежал догонять отряд.

Услышав раскаты взрывов, слившихся в монотонный грохот, они поняли, ЧТО произошло. Но надо было идти.

Колян, увешанный магазинами с патронами, неся пулемет на плече, угрюмо плелся сзади. В нем кипела ненависть к врагу, безмерная жалость к тем, кто навечно остался на высотах. Злость на себя. По сути, их выбили с опорного пункта, заставив отступить, и без разницы, что сражался против них противник, многократно превышающий роту по численности. Факт оставался фактом, и Николай испытывал чувство стыда. Ничем не обоснованного и незаслуженного позора.

Вскоре Шах по одному ему известным признакам обнаружил преследование. Это означало, что их рано или поздно настигнут боевики. И тогда что? Последний бой? Значит, надо останавливаться и готовиться к нему. Или продолжать движение, но в этом случае кому-то предстояло остаться здесь и прикрывать отход. Остаться на верную смерть. Тут уже без вариантов! Шах подозвал Горшкова:

— Ты вот что, Николай, оставь пулемет и веди людей дальше. Вот карта, здесь обозначен маршрут.

Колян усмехнулся:

— Ага! Если бы я еще че понимал в твоей карте. Я точно уведу отряд куда-нибудь, как Сусанин, в натуре. К тому же ты, Шах, ранен. Нет уж, веди ребят, как вел. А останусь я! Ты мне только пару гранат дай. И помоги позицию выбрать. Ты ж бывший дух, у тебя опыта не ровня мне.

Чеченец после недолгих раздумий согласился. Вместе они оборудовали основную и запасную позиции, отряд ушел, а Николай остался. Устроился в ячейке, разложил рядом магазины — пять штук по сорок патронов. Закурил. Думать ни о чем не хотелось.

Вдруг из балки, куда ушли раненые, послышалось движение. К его позиции кто-то явно приближался с тыла. Человек или зверь? Хотя какой к черту зверь, после такой канонады? Значит, человек? Но кто? Колян резко развернул пулемет. Звуки шагов доносились уже отчетливо. Только они, эти шаги, были неуверенными… или крадущимися?

— Колян! Не стреляй! Свои!

Горшков в изумлении воскликнул:

— Твою мать! Ты откуда взялся?

Николай, конечно, сразу узнал голос своего друга. Шел Ветров хромая. Отсюда и неуверенная, нетвердая походка. Константин приближался, держа в одной руке автомат, другой опираясь на самодельный костыль. За пояс заткнуты два магазина. Ветров решил принять последний бой вместе с другом, обрекая и себя на верную гибель. И сколько ни гнал его от себя Николай, Костя был неумолим.

Боевики появились минут через двадцать. Колян попытался посчитать бандитов, но духи все выходили и выходили из-за поворота, а головной боевик был практически под самым стволом пулемета Горшкова. Медлить больше нельзя. Колян прицелился и короткими очередями ударил по колонне, начиная с впереди идущего и далее вглубь. Он сделал это так быстро, что первые восемь моджахедов молча уткнулись в землю. Замешательство оставшихся в зоне обстрела позволило Николаю выбить еще несколько бандитов. Остальные, очухавшись, поспешили назад, за спасительный поворот. По Горшкову не выпустили ни одного патрона. Но он обнаружил себя. К тому же несколько духов все же прорвались в мертвую для пулемета зону. И тут ударил Костя, обескуражил бандитов, они прижались к скале. Николай чувствовал, что враг под ним и наверняка готовит подлянку. Он выдернул кольцо предохранительной чеки гранаты и метнул вниз. Сам же вскочил и прыжком перелетел на запасную позицию, под длинную, отвлекающую противника очередь друга. Снизу раздался взрыв и вопли. Со своей новой точки Колян увидел, что там, куда он бросил гранату, на камнях корчатся бандиты. Он стал перезаряжать пулемет и, неловко повернувшись, почувствовал сильную боль в боку. Увидел, как из рукава вытекает кровь. Но заниматься раной не было времени. Колян открыл огонь по склону, откуда, уже обходя бойцов пятой роты, заходило несколько боевиков. В них стрелял и Константин. Коля развернул пулемет на поворот, и тут пулей обожгло руку, следом удар в плечо. Николай хотел поправить РПК, но рука не слушалась.

Поняв, что друга задело серьезно, из кустов выскочил Костя. Он прыжками, отталкиваясь неповрежденной ногой, перескакивал от валуна к валуну, отвлекая противника от товарища, стреляя очередями по два-три патрона.

Колян видел врага. Кое-как установив пулемет, открыл огонь, но РПК на половине очереди захлебнулся. Кончились патроны. Николай с трудом вставил пятый, последний магазин. А бандиты все наступали, они, казалось, были везде, и стреляли, стреляли, стреляли. У Коли закружилась голова, рана сильно кровоточила. Он терял кровь, а с ней и силы. Превозмогая головокружение и подступившую тошноту, Горшков выбрал цели и не спеша, методично стал посылать во врага очередные порции свинца. О том, что и в последнем магазине патроны тоже вот-вот кончатся, Колян не думал. И когда пулемет умолк, он здоровой рукой отбросил его от себя. Где-то сбоку вскрикнул Костя, автомат замолчал. И его достали бандиты! Горшков вытащил гранату, зубами выдернул кольцо, сжал в руке свое последнее оружие, глядя, как к нему приближается враг. Глаза начала затягивать пелена, и остальное он видел словно сквозь сон. Приближающиеся боевики вдруг стали падать на камни, усилился автоматный огонь, послышался отборный русский мат. Мимо пробежали солдаты в голубых беретах. Разум все более затуманивался, слабели пальцы. Еще немного, и он не удержит чеку, но вдруг чья-то сильная рука крепко сжала его ладонь. Шах аккуратно извлек гранату, обезвредил ее, быстро и профессионально раздел и перевязал Коляна, поднял на руки: