Н. Бестужев-Рюмин – крупнейшие историки конца XIX века.

Смуте посвящено около десяти работ Шереметева. Все они, как отмечалось выше, закладывали фундамент для воплощения одной цели – создания глобального труда о судьбе «убиенного царевича». Непосредственно по 1591 году им было опубликовано «По поводу родословия Нагих» и «От Углича к морю Студеному». Напомним, что два же основных его труда – «Расстрига» и «Угличское событие» так и не увидели свет при жизни автора.

Разрабатывая собственный метод исторического исследования, Шереметев многое почерпнул у своего современника – М. П. Погодина, прежде всего, стремление объяснить исторические события влиянием субъективных причин. Если реформы Петра I Погодин объясняет как следствие династического кризиса начала XVII века, то для Шереметева практически вся предыстория Смутного времени находится в зависимости от родственных, семейственных и дружественных связей.

Тот и другой придерживались мнения, что история – «целый курс психологии в лицах», в котором первостепенное значение отдельные сильные личности, получившие право называться историческими. Исходя из этого, граф очерчивает круг людей, которые сыграли подлинно важную роль в таинственной судьбе царевича Димитрия. С этих же позиций он рассматривает и состав Ближней Думы при Федоре Иоанновиче, рассуждая о каждом из её членов, исследуя их деятельность в соответствии с положением при дворе, в обществе и в глазах Ивана IV.

Шереметев-историк считал необходимым изучение родственных связей, благодаря которым удалось бы определить круг персон из «угличской обстановки» царевича и тех моментов в ее развитии, которые привели к катаклизмам в Русской государстве рубежа веков.

Смутным временем Шереметев занимался не одно десятилетие, изучая различные аспекты этого периода истории. Однако в главной теме исследования точка поставлена так и не была. Старший сын графа в своем дневнике приводит свидетельства об огромном интересе историков, занимавшихся этой проблемой к исследованиям отца, к тем архивным материалам (в том числе и польским), которыми он обладал. Бестужев-Рюмин высказал мысль, что если бы Карамзин, Костомаров или Соловьев обладали бы этими материалами, то вся история 1591 года предстала бы в другом свете. (Шереметевы в судьбе России. Сост. А. Алексеева, М. Ковалева. М. 2001. С. 250.).

Так в чем же ценность трудов С. Д. Шереметева? На наш взгляд, актуальность его исторических «штудий» может состоять в том, что написанные более, чем сто лет назад, они не затерялись среди трудов отечественных и зарубежных историков, а наполнили новым содержанием важнейшую страницу истории России, которая именуется «эпохой первой русской Смуты».

2018 год – год столетия со дня кончины графа Сергея Дмитриевича Шереметева. Этот прозорливый и талантливый исследователь достоин того, чтобы память о нём и его трудах сохранилась в памяти благодарных потомков, грядущих поколений россиян, любящих и изучающих историю своего Отечества.

Глава 1

Скрещенье судеб

(1591–1598 гг.)

Король и шут – Различные портреты.

Два образа – лицо лихой поры.

Россию, преступившую заветы,

Тогда терзали «тати» и «воры».

Два образа – один открыт и грозен,

Другой же – шут, но ухищрит врага.

Один красив – трагично благороден.

Другой с ним схож, но первому – слуга.

Один – с венцом, и в воинском доспехе,

Со взором рыцаря, с печалью на челе.

Другой – казак в епанче, «для потехи»

Навесил саблю, сам «навеселе».

Но их двоих судьба соединила,

Опутав Смутой, явью замутив.

В России помнят; Смута ворожила,

Царя вором лукаво подменив.

Дементий Климентьев, 2017

Долгая прелюдия русского перегрева (1591–1601 годы)

В полдень мая в 14-й день 7099 года от Сотворения миру (1591 год по Рождеству Христову) дородный и широкоплечий в тёмно-вишнёвом кафтане, подпоясанном кушаком, старший дьяк государевой Дьячей избы города Углича Михаил Битяговский степенной походкой, многоопытного служилого человека вышел на высокое крыльцо своего дома. Оборатясь в сторону золотых крестов кремлёвского Спасского собора, наложил три раза крестное знамение на себя и тяжело вздохнул. Покачав головой и расправив усы, стал спускаться вниз, и, поскрипывая ступенями крыльца, прошёл на конюшню. На дворе сиял тёплый, яркий, майский день. В прохладной полутьме, пропахшей конским потом, навозом и сеном конюшни, негромко фыркали лошади, и слышен был храп спящего человека.

– Филиппка, иде ж ты? А ну ка, подь суды! – повелительно, но негромко позвал дьяк, обращаясь к своему холопу-конюху.

Храп прервался. Где-то в глубине тёмного помещения невысокий человек вскочил со своего ложа и бегом направился к выходу.

– Зде ся, аз господине, – покорно отвечал конюх, появившись в просвете воротного проёма и стряхивая клоки сена со своей вихрастой головы. Заискивающе, виноватыми, заспанными мутновато-синими глазами вперился в Битяговского.

– Всё спишь днём. Плетей бы табе! Благо, што лошадушек блюдёшь и холишь, а то бы задал, – без угрозы в голосе, и даже почти по-доброму произнёс дьяк.

Виноват, господине, устал аз. Всю то ноченьку не спал, за лошадками доглядывал и буланому нашему копыта стриг и опиливал. Припадать стал буланый на правую переднюю, – оправдывался конюх.

– Это ты Филиппка, молодец, своё дело знашь, но сиречь о другом, важном деле побаим с тобою, – переходя на шёпот, промолвил Битяговский. – Что вчерась я тобе наказывал, сполнил? Возок-то двухосный, крытый льняной материей, готов ли? – уже серьёзно и тихо спросил дьяк.

– Готов, господине, и две лавки в возке том устроил, и сена настелил. И припасу съестного две сумы с караваями, да с соленьями, да с другой снедью, да два горшка с кашею утресь принёс с поварни и всё уложил дальнего пути для. Всё как велено исделал, – отвечал, полушёпотом холоп, кланяясь.

– Ладно, Филиппе. Поидем ка, дозрим возок, – одобрительно молвил дьяк.

Они вышли на свет и молча прошли на задний двор за конюшню. Пыхтя, поднявшись и влезая внутрь, дьяк внимательно осмотрел крытый возок. Там действительно устроены были две прочных невысоких лавки, лежал ворох свежего пахучего сена, а в задней части возка стояли две сумы и два глиняных горшка, закрытые крышками и присыпанные сеном. Проверив всё, дьяк спустился с возка и, ухватив за ободы колёс, обеими дланями, покачал их.

– Всё проверил, господине. И ступицы жиром добре смазал, и шкворни новые забил, и оглобли осмотрел, и упряжь конскую самую лутчую подобрал. А возок-то добрый, лёгкий, двуосный. С тройкой кóней и сто вёрст пробегит не заметишь, – приговаривал Филипп, видя, что господин всерьёз проверяет порученное дело. Бывало за ним такое нечасто, ибо доверял своему