– Дальнейшее формирование будет зависеть от меня.

– Это не так просто, как вы думаете… Настоящее чувство приходит лишь после первого страдания, – сказала Алла тихо, и черты ее лица на секунду омрачились. Она потушила папиросу и чуть заметно вздохнула. – Но почему мы стоим? Садитесь, пожалуйста, и курите.

Они сели по разные стороны курительного стола.

– Человек, никогда не страдавший, не представляет собой никакой ценности, никакого интереса, это – ноль. И в вашем случае возникает трудно разрешимая задача… Вы не можете намеренно причинять страдания Вике, а без страдания она останется бездушной девчонкой, живущей только удовольствиями. Да, перед вами очень трудная задача. Вы образованны, умны, но далеко не все достигается умом и образованием. Счастье это замысловатая игра. Большей частью это игра случая. Своего рода рулетка. Через час ваша рулетка придет в действие. Незримая рука пустит шарик навстречу ее вращению, и где он остановится? На руж или нуар? На счастье или на горе? И, кроме того, даже выигранное счастье требует ежедневной работы над собой, ежечасной, ежеминутной. Если вы действительно любите и если ваша любовь не прихоть…

Алла говорила с увлечением и даже раскраснелась, когда в гостиную вошел ее брат, отец невесты, Николай Степанович Мордовцев. Он взглянул на сестру с недоверием.

– Ты что? Никак кокетничаешь с чужим женихом? – спросил он полушутливо. – Еще раз здравствуйте, мой дорогой, – повернулся он к жениху. – Что это она в такой ажитации?

– Алла Степановна дает мне наставления, над которыми и в самом деле не мешает призадуматься. Хотел бы я иметь такую сестру, как ваша.

– Приятно слышать. А что, скоро там будет готово? – спросил он, кивая в сторону, где расположена была комната невесты.

– Не знаю, – с легкой досадой ответила Алла, – там делают глупости. Ты знаешь свою жену. Недурно было бы и тебе тоже вмешаться.

Алла взяла брата под руку и вышла с ним в коридор. Жених не мог расслышать, о чем они говорили. До слуха его долетели лишь слова: «Ты сам мужчина, а потому поймешь меня скорее». Она вернулась в гостиную, а Мордовцев пошел смотреть, как убирают невесту.

Раздались звонки один за другим, и в гостиной появились шафера.

В семье держались старых традиций, которые требовали, чтоб шафера были холостые. Двух молодых, для невесты, нашли легко среди танцующей молодежи, так как они же должны были потом дирижировать танцами, – два выпускных юнкера: один кавалерист, другой пехотинец.

Для жениха выбор оказался труднее. Сверстники его были почти все женаты, а неженатые опустились, были неопрятны или пребывали в незаконном сожительстве, что было всем известно, а потому они не годились для свадебного церемониала. Доктор остановил свой выбор на двух приличных холостяках. Один из них – приват-доцент, всей душой преданный науке, был совершенно равнодушен к правилам светской жизни. Уступая настойчивым просьбам, он согласился быть шафером, как старый школьный товарищ жениха, но пришел в сюртуке, проеденном молью, что бросалось в глаза. Другой шафер, тоже давний товарищ по школе, был армейский капитан, большой балагур и любитель выпить. Из комнаты невесты вызвали портниху, которая тут же в гостиной, не теряя времени, начала чинить и подштопывать сюртук приват-доцента, он же, разгуливая в одном жилете по гостиной, с увлечением завел речь о щелочной реакции во время пищеварительного процесса.

– Голубчик, нам это хорошо известно, – остановил его жених.

– Вам… тебе – да, но военная молодежь, может быть, еще не знает. Свадебные обеды изобилуют тяжелыми азотными кислотами, – продолжал он свою речь, расхаживая взад и вперед, натыкаясь на кресла, которые по близорукости не замечал. – Моя тема как нельзя лучше соответствует текущему моменту. Алкоголь, жиры, сахар – все это углеводы; при усиленном выделении калорий они… – не унимался приват-доцент.

– Вы прямо душка! – перебил его капитан надтреснутым басом, подхватывая приват-доцента в объятья, когда тот споткнулся, потерял свое пенсне и чуть не упал. – Преклоняюсь пред наукой, пре-кло-няюсь, – гудел капитан, который был уже навеселе. – Смир-рно! Равнение направо, господа юнкера, – отдадим честь науке.

Юнкера криво улыбались. Кавалерист выпятил грудь, звякнул шпорами и поправил этишкеты. В этот момент в гостиную впорхнул целый выводок подружек невесты – все в белых платьях и шелковых туфлях, воздушные и грациозные, как райские птицы. Они поздоровались с женихом, делая книксен, и в зале сразу стало парадно и душисто.

– Адски шикарно, – шепнул кавалерист своему пехотному коллеге и снова звякнул шпорами. Приват-доцент скрылся за занавеской у окна. На него надели сюртук, но оказалось, что надо было еще прикрепить пуговицу, болтавшуюся на ниточке.

Вошел хозяин и, посмотрев на часы, объявил, что жениху с его шаферами пора ехать в церковь.

В передней произошла заминка. Когда жених надевал пальто, к нему подошла горничная и попросила его зайти на минутку в комнату Ольги Петровны. Жених пошел с неудовольствием, как был, – одна рука в рукаве пальто, другая на свободе. Он придерживал ею пальто за воротник, чтобы оно не съезжало.

– Надо же благословиться, разве вы не знали? – сухо сказала ему Ольга Петровна, стоя в дверях комнаты с иконой в руках. Невеста в белом платье, но еще без фаты стала подле жениха.

– Опуститесь на колени, – важно приказала мать. – Николай Степанович, где ты? – позвала она мужа. – Стань рядом со мною.

Жених опустился на одно колено, придерживая рукой съезжавшее с плеча пальто. Невеста как-то присела, раскинув вокруг себя широкую белую юбку. Жениху было неловко: при отсутствии сердечности весь обряд показался ему неискренним и ненужным. Соблюдалась только форма. Мать невесты прочла какую-то молитву, жених ее не слушал. Он был занят мыслью, чтоб не съехало с плеча пальто при неустойчивом положении на одном колене. Ему сунули в лицо икону для поцелуя, но, впопыхах, он только ткнулся в нее носом, слегка оцарапав его серебряным венчиком ореола.

– Ну, теперь поезжайте, – сказал отец невесты. – С Богом.

Доктор вышел, вздохнув облегченно.

– Оставь его лучше в покое, – ответил муж, – он не мальчишка, свою голову на плечах имеет, не нам его учить.

– Ты совершенно не думаешь о дочери. Каково будет ей с таким мужем?

– Отлично заживут, если ты не будешь вмешиваться.

– Ты всегда был равнодушен к моим религиозным чувствам, но сейчас я этого не допущу: дело идет о счастье нашей дочери.

– Оставь ее в покое, и она будет счастлива. Повесь икону на место. Чего брюзжишь с иконой в руках?

– Пожалуйста, не сажай с Викой в карету мальчишек юнкеров, – вспомнила вдруг мать, – они могут помять ей платье, и вообще я считаю их общество слишком развратным для нашей дочери. Во время венчания пусть подержат венец над головой и на балу отпляшут, что полагается. После этого к нам – чтоб ни ногой.

* * *