— Что удивляешься, как это меня сюда занесло?

— Да нет, едва ли. Скорее тому, что ты мне под ноги подвернулся.

— Искал я тебя.

— А стоит ли?

— У судьбы своей спроси. Или, может, мне спросить?

Грим болезненно поморщился. Хромая Секира же, не заметив или сделав вид, что не заметил гримасы собеседника, принялся распускать шнурок кожаного мешочка. Обтрепанный юнец, прервавший их с Бьерном забаву, со странным жадным блеском в глазах придвинулся ближе. Грим подумал уже было, а не смахнуть ли нераскрытый мешочек на пол, но перехватил вдруг взгляд Бьерна, который внимательно вглядывался в лицо собутыльника, ища в нем малейшие проблески слабости. С чего бы это?

Глядя на Грима в упор, старик запустил руку в кошель и наугад вытянул из него аккуратный кусочек пожелтевшей кости с вырезанной на нем руной. Костяшки были старые, окрасившая когда-то вырезанные знаки кровь их хозяина давно уже въелась в кость застарелой грязью. За первой последовала вторая, за ней третья, рука старика не останавливалась, пристальный взгляд его не оставлял лица Грима, пока на столе между ними, у самого его края и подальше от лужи пролитого пива не легли рядом шесть костяшек.

— Сказать? Или сам все понял?

— Куда уж мне! То ваше тайное искусство!

— Когда-то оно было и твоим.

Грим в ответ только молча пожал плечами. Глаза старика гневно блеснули, но тут подал голос Бьерн:

— Это что, колдовство скальдов?

— Кому колдовство, кому искусство, кому и искус, — степенно ответил старик и тут же понял свой промах: упустил того, к кому обращался, поскольку, пока Глам отвечал дану, Грим поднялся, подобрал со скамьи меч и отошел к стойке кабатчика, якобы затем, чтобы спросить еще пива. Забрав жбан, Грим тут же, на ходу, к нему приложился и к столу вернулся уже с ничего не выражающим каменным лицом.

— Слушай же, — упрямо гнул свое старик. Грим сел, привалившись к стене, положив на колени меч и уютно поставив возле себя жбан. Хромая Секира, бросив сердитый взгляд на заинтересованно придвинувшегося Бьерна уставился на разложенные костяшки. Он не коснулся ни одной из них, только указывал на обозначения.

— Смотри. Вот Райдо, руна пути, — куда-то отправишься, возможно, надолго. За нею — Гебо. Конечно же, это к подарку, если у тебя есть кто-то, кто готов тебя одаривать. — Глам неприятно, с хитринкой усмехнулся. — Но в Круге обычно считают, что это дар или знак богов…

«Этих разглагольствований ему теперь хватит надолго», — тоскливо подумал Грим, но что-то внутри его помешало произнести эти слова вслух.

Однако вопреки ожиданиям Глам вдруг сказал:

— Я бы, правда, сказал, что тебе предстоит важная встреча. Норны тебя ведут. Гебо — и сама по себе добрая руна, к тому же следующая Type, даст ей могучую силу. Type же здесь, значит, вернешься, — хмурое выражение на лице старика исчезло, сменившись каким-то просветленным вдохновением, даже в хриплом голосе появилась напевность, — а также врата. Время возврата и сосредоточенья.

Грим хотел было что-то вставить, но старик жестом остановил его.

— Руна Ансуз или Ас говорит о духовном даре, — тут он помедлил и несколько сбился с распевного тона, — впрочем, у тебя она легла наискось, так и хочется сказать, что дар этот ты растрачиваешь попусту, или вообще стараешься о нем забыть. Град, Хагалаз… Вот это как раз по тебе: неудержимое разрушение и умелое обуздание его — судьба ждет от тебя чего-то… Я бы сказал, что тебе придется найти в себе силы разорвать замкнутый круг, в который ты сам попал, или сбить с кого-то оковы… — Глам пожевал губами. — Солнце-Зигель — победа в битве. Какой она будет, тебе лишь решать. Норны судьбы слагают, руны сплетают на тинге таком, что шумит до скончания мира, — завершил он нараспев…

— Давай руби, секира, — закончил за него Грим. — Размер сломан, горе ты Скальд.

— Руби, руби, секира, руби, — гулко и пьяно подхватил его слова Бьерн, которому, похоже, поднадоели мудрствования Глама. — …Руби, руби, секира, руби.

Из дальнего угла комнаты кто-то зычно икнул и подхватил запев Бьерна, сопровождая каждое «руби» ударом секиры по скамье. Лицо у пристроившегося к ним юнца стало ошарашенным и даже слегка испуганным, как будто он ожидал, что могучие асы вот-вот покарают дерзновенных за непочтение. Но никакая молния не ударила в придорожный кабак, вообще ничего необычного не произошло, только к Бьерну и проснувшемуся буяну присоединилось еще несколько голосов, среди них сына Эгиля, который к тому же отбивал такт ударами ножа по столу. С каждым ударом острие на полпальца уходило в грубые некрашеные доски.

Скагги не мог потом сказать, когда и откуда возник этот неприметный человек с лицом зауряднее не бывает и в самой заурядной одежонке. То ли сам сын Хьялти слишком был занят, будто затянут в распускающийся магическими костяшками на грязном столе водоворот судьбы-удачи, то ли человек этот ходил неслышно или соткался прямо из воздуха — Скагги, а сидел он лицом к входу, не видел, как он входил. Человек сидел в уголке, надвинув на глаза капюшон плаща, будто монах, о каких частенько рассказывали водившие корабли на юг купцы, сидел и тянул брагу. Человек явно присматривался к могучему дану (и немудрено, огромным ростом, шумным голосом, бездонной глоткой он явно привлекал к себе всеобщее внимание) и его товарищам, но, кажется, не спешил вмешаться в «ворожбу на судьбу», как назвал это Бьерн.

Руби, руби, секира, руби…

— Мой господин.

Человек тронул Грима за плечо, чтобы привлечь внимание поющего. Все так же Грим на каждом ударном слоге ударял в стол тяжелым ножом.

Руби, руби, секира, руби.

Сын Эгиля досадливо сбросил с плеча руку, и на указательном пальце незнакомца блеснуло вдруг серебряное кольцо.

— Господин, — окликнул его незнакомец снова.

Руби, руби…

— Уйди, — пьяно огрызнулся Грим.

— Грим… — незнакомец снова тронул крючконосого за плечо.

Руби…

Незнакомец повысил голос, чтобы перекрыть рев Бьерна и топот его собутыльников. Вот он склонился к Гриму, одна рука его поднялась, чтобы отбросить капюшон, и тут из тени выступило лицо. Не оборачиваясь, лишь привстав со скамьи — Скагги так и не понял, как это было проделано, — Грим махнул себе за спину, собираясь, наверное, отмахнуться от прилипалы: поскольку в замахе успел повернуть руку, отчего рукоять тяжелого ножа ударила незнакомца в лоб.

— Отойди.

Руби, руби, секира, руби…

— Но…

Грим вдруг неуловимо преобразился: черты подвижного лица застыли в каком-то странном не то волчьем, не то драконьем оскале, глаза из синих вдруг стали почти черные, а в углах губ выступила белесая пена. Сколько же лиц у этого человека, только и успел подумать Скагги, как Грим нанес молниеносный удар снизу вверх, удар, предназначенный для того, чтобы зарезать. Незнакомец легко избежал удара, отступив назад, но слегка оскользнулся на лужице кем-то пролитого пива, начал терять равновесие. Пытаясь обрести его вновь, он качнул тело вперед — качнул прямо на острие Гримова меча, который берсерк только-только успел подобрать со скамьи, прихватив левой рукой.