там, где доминируют его смыслы и ценности, и чем шире их охват, тем глобальнее Запад, тем ближе законченность и полнота глобализации.

В практической плоскости глобализация распространяется через навязывание западной эпистемы. Например, сначала западные подходы навязываются международным инстанциям. Только после этого можно утверждать, что они подконтрольны Западу. Через насаждение западных идеологем[5] и смыслов, в конечном итоге, происходит установление стратегической гегемонии над миром. Было бы заблуждением считать, что это осуществляется через открытое подавление и насилие, что являет собой лишь элемент технологии глобализации, прикладной инструментарий, набор технических мер воздействия, используемых только на завершающем этапе, как последний аккорд для утрированного подчёркивания состоявшейся победы. Сначала победа глобализации происходит в умах интеллектуальной элиты, культурного и экспертного сообщества, медиа, и уж затем, в самом конце, становится достоянием масс. Последние же очаги несогласных, активного сопротивления, неприятия глобализации — жёстко и демонстративно подавляются в назидание и подтверждение правоты тех, кто сделал ставку на глобализацию, выбрал западную систему ценностей, присягнул единому американскому миру.

Так видят мир западные стратеги глобализма. Отсюда вытекает новая стратегическая доктрина США, предполагающая такие меры воздействия, как односторонняя интервенция, когда Америка и её союзники начинают операцию подавления несогласных, не спрашивая ни чьего мнения. А у кого спрашивать, если источник смыслов, глобальных стратегий и всех вытекающих из них решений — это и есть сам Запад с центром в Америке? Отсюда такие понятия, как «ограниченный суверенитет», необходимая только для создания видимости остаточная функция старого, вестфальского мира с его устаревшими, не глобалистскими, а значит заведомо списанными глобалистами в утиль, ценностями и подходами. Чего стоит боденовский[6] суверенитет — концепция XVI столетия, — в мире, где как раз таки сложилась та самая высшая инстанция, источник целей и смыслов, определяющая всё высшая воля, приравнявшая себя к Богу, которая не допускает и мысли о том, что кто-то будет действовать самостоятельно и без её ведома. Это «новый порядок» по-американски, основные параметры его описаны, утверждены, приняты по умолчанию. И горе тому, кто попытается их оспорить.

Так видят глобальный мир его теоретики, так мыслил его, например, американский геостратег Збигнев Бжезинский, создавший геополитическое обоснование глобализации. Так представляет себе мир Пол Вулфовиц, американский экономист и политик, написавший «Руководство по оборонному строительству», где он впервые изложил принципы американской гегемонии в однополярном мире, утверждаемом как данность. Такой подход навязывает миру Дик Чейни, военный и политический деятель, бывший вице-президент США, сторонник жёсткого и окончательного подавления всякого несогласия с американским превосходством и глобальным доминированием. Этого же подхода придерживается американский ястреб Дональд Рамсфелд, идеолог вторжения в Афганистан, Ирак и в целом на Ближний Восток, в чью бытность министром обороны США был принят к реализации план «Великий Ближний Восток», разрушивший стабильность целого региона планеты. Подобных взглядов придерживаются многие другие теоретики и идеологи ползучей глобализации. Главное, что всех их объединяет, это абсолютное мессианство и одержимость идеей глобализма, фанатичная, религиозная вера в исключительность Америки и «благую» предопределённость её цивилизаторской миссии. Операции против Афганистана, Ирака, Ливии и Сирии — это шаги на пути к глобализации, которые были призваны продемонстрировать решимость Вашингтона утвердить «Американский век», ведущий Запад под предводительством США к глобальному и неизбежному доминированию.

Стоит ли удивляться тому, что Европе в этой картине мира отводится второстепенная роль своего рода берегового форпоста на западе Евразии, через который и должна осуществляться основная экспансия глобализма на евразийский континент. Не самая последняя роль, особенно, если учесть тот факт, что, например, России в глобалистском проекте вообще никакой роли не отводилось. Для группы стратегов «Американского века» Россия и есть конечная цель, главное препятствие, которое стоит на пути глобализации, и которое, в конечном итоге, необходимо преодолеть. Для глобалистов «хороший русский — это несуществующий русский», «хорошая Россия — ослабленная, расчленённая, не существующая Россия». Так что в этом смысле Европе ещё «повезло». Её, конечно, используют, но пока хотя бы не стирают из реальности. Мессианство и одержимость глобалистов, порой, поражает воображение и в какой-то степени даже вызывает восхищение последовательностью и волей, с которыми они воплощают свои замыслы. Но реальность, как правило, даёт сбои, приводит к издержкам, порождает энтропию и саботаж. В конце концов, любая воля рано или поздно сталкивается с другой, противостоящей ей волей. В этом и заключается суть истории. Об этом и поговорим в данной главе.

Европа под властью Вашингтона: богатый богатеет

Пока Европейский союз сотрясают внутренние передряги, экономическая стагнация, брексит, миграционный кризис и COVID-19, главная цивилизационная альтернатива — Евразийский союз — расширяется и набирает вес. Расширение Евразийского союза — это не только необходимость в условиях глобального экономического кризиса и введённых против России санкций, но и демонстрация Россией её возможностей выстраивать отношения с новыми союзниками, в то время, когда отношения с Западом ухудшаются день ото дня. Однако евразийская интеграция большого пространства вовсе не означает изоляцию Европы от этого процесса. Скорее она представляет собой альтернативную модель интеграции в условиях многополярного, а не однополярного мира.

Все помнят тезис Владимира Путина о необходимости создания единого пространства от Лиссабона до Владивостока. При этом Путин, в отличие от предшествующих популяризаторов данной формулы[7], делает акцент на экономике. Но из теории автаркии больших пространств немецкого экономиста Фридриха Листа следует, что разные в своём экономическом развитии субъекты не могут полноценно интегрироваться. Потому что в равных условиях бедные ещё больше беднеют, а богатые ещё больше богатеют. Из этого следует, что экономическая интеграция Европы, которая представляет собой колосса на глиняных ногах — гипертрофированно развитый в экономическом смысле субъект, — и России, чьё экономическое развитие всё ещё оставляет желать лучшего, невозможна без потерь для России. Так же как невозможна интеграция в европейское экономическое пространство постсоветских государств без ослабления и, в конечном счёте, «высасывания» их экономического потенциала.

Чтобы говорить об интеграции с Европой, необходимо повысить экономический уровень до категории европейского хотя бы в первом приближении, а это возможно лишь путём создания сначала евразийского экономического пространства. Что и реализуется Россией с января 2015 года в формате Евразийского экономического союза (ЕАЭС). Только в случае объединения близких по своему уровню развития экономик возможен рост, который позволит в дальнейшем говорить об интеграции уже с Европой. Но здесь необходимо сделать одну оговорку: на данный момент сама Европа находится под властью Вашингтона, делая акцент на неравном, в пользу Америки, трансатлантическом союзе. По сути США вырвали Европу из евразийского проекта — объединения от Лиссабона до Владивостока, и продолжили её экономическую эксплуатацию в колониальном формате.

Конечно, у России есть