Плитку потихоньку продавали на городском рынке, всё хорошо шло, заодно сгущенку и молоко толкали. Но тут нас конкуренты выследили и налоговую инспекцию натравили. В накладной дату не проставили – вот и заплатили штраф, а инспекторы говорят: «Еще раз на рынке появитесь, так вообще не рассчитаетесь». Отчетность мне приходилось всю делать самой – ради этого пошла на бухгалтерские курсы, но мне всё это казалось такой фикцией. Первая же проверка увидит, что у нас вся отчетность шита белыми ниткам. Тут ведь всё государственное – плиты, стиралки, телевизоры. А в итоге всё это не пошло – одни убытки.

Дохода, если честно, это не приносило, жили же мы за счет военной пенсии мужа и моей зарплаты. К девяносто четвертому году решили уезжать в Россию – и дети поближе, и от греха подальше. Как деньги за квартиру получили, так вечером сели в поезд и уехали. Боялись, что ночью к нам нагрянут. Деньги же распихали в специально сшитый пояс и провезли через границу на себе. Как приехали в Россию, так сожгли всю документацию.

Поселились мы в поселке в ста километрах от Москвы. Здесь же сдали в киоск привезенную сгущенку. На Украине на ней много не заработаешь – разрешалось только 10 % наценку делать. К тому времени в поселке завод закрыли, зарплату никому не платили, молодежь начала караулить палатки, а детские сады, школы, поликлинику – уже всё растащили.

Раз встретила на скамейке школьную подругу и спросила, можно ли через нее сахар привезенный продать, а она: «Ради Бога, не связывайтесь с моим сыном». Он тогда с пацанами подмял под себя райсовет, конструкторское бюро, милицию и завод. Начали контролировать вскоре и Киевский вокзал, и Дорогомиловский рынок. Через год из-за разборок сына и убили. Младший тоже пошел в мафиози, но далеко не ушел – передознулся наркотиками. Друзья потом установили барельеф с ним в полный рост прямо в квартире подруги.

Сейчас на кладбище в поселке под соснами проложены целые улицы мафиозников. У одной подруги убили сына в гараже, другого – в парке ножиком после кутежа, третьего расстреляли в машине на перекрестке. Страшновато, конечно, было. Когда из поселка после замужества уезжала, то у нас дома образцового содержания были, все в ПТУ стремились учиться на «отлично», мечтали инженерами стать. Мы – люди советской закалки – для новой элиты были «старыми русскими», ведь к успеху стремились на шестисотых мерсах «новые русские» в малиновых пиджаках. Выжившие мафиози сейчас в поселке перешли на легальное: теперь контролируют ритуальные услуги. Морг, бригада копателей, продажа цветов – всё под ними.

В девяностые денег было мало, считай, совсем почти не было. Но вот подруга вернулась из Москвы и говорит: «Ой, знаешь, я несколько месяцев назад деньги положила в банк „Тибет“[2] и уже получила процент». Я говорю мужу: «Ну, а что теряем? У нас 600 долларов есть, так давай поедем и положим». 600 долларов тогда огромная сумма – в месяц на сотку семья могла прожить. В облцентре как раз открыли отделение, солидный договор дали, и уже в первый месяц мы получили процент – такие мы были довольные. На третий месяц приехали получать, а там такая паника – народу уйма, к кассам не протолкнешься, двери штурмуют, все кричат: «Беда, закрывают наш „Тибет“».

Доллары нам так и не вернули, а взамен предложили куртку и три пары джинсов-варенок циклопических размеров, которые до сих пор лежат в шкафу. Джинсы были отечественные – на них без сострадания и не посмотришь. Да и такая возможность была не у всех – нам только как пенсионерам дали возможность зайти на склад и выбрать себе вещи, чтобы возместить ущерб.

«Тибет» обанкротился, здание продавали вместе со всей оргтехникой, а на вырученные деньги, чтобы успокоить людей, привезли товар. В Москве вкладчики и вовсе захватили офис, вскрыли сейфы и всё разграбили. Основа «Тибета» была простой – первым платят за счет тех, кто пришел, а последним уже ничего и не остается. В общем, после этого решили больше в бизнес не соваться – не такие всё-таки наглые. Муж же нашел работу охранником в Москве – сутки через двое дежурил. Копейка хоть и маленькая, зато стабильная.

7 декабря 1988 года в Армении произошло землетрясение, унесшее жизни 25 тысяч человек[3]. Помощь спасателям оказали сотни альпинистов, у которых прежде здесь проходили сборы. Об уровне технического обеспечения спортсменов и их находчивости в эпоху дефицита рассказывает чемпион СССР Борис Кашевник, автор свыше 20 патентов и изобретений.

У нас в альпинизме было много ценного: хорошие традиции, отличные инструкторы, лучшая школа воспитания ответственности и взаимопомощи. Однако в производстве снаряжения к восьмидесятым мы очень отставали от Запада, где оборудованием занималось много частных фирм, причем на достойном уровне. В нашем альпинизме, прямо скажу, не было особо большого разнообразия ни в веревках, ни в креплениях. Отсутствовали, казалось бы, привычные на сегодня вещи, без которых не представишь ныне подъем. В те годы в советском альпинизме даже не было действительно стоящих веревок! Для альп лагерей по линии Всесоюзного центрального совета профессиональных союзов поставлялся лишь 10-миллиметровый рыболовецкий фал. И это тогда, когда европейцы уже свыше десяти лет имели отличные, специально созданные для альпинизма веревки из синтетических волокон. Завидовали мы им со страшной силой!

В начале восьмидесятых годов Управление альпинизма закупило первое оборудование для производства качественных веревок. Создание снаряжения на постоянной основе у меня началось со спусковых устройств «Букашка», которые были сделаны для экспедиции на Эверест в восемьдесят втором году В научно-техническом объединении промрыболовства в Калининграде начались наработки и поиски конструкций веревок, которые можно сделать на наших мощностях. В то время, к сожалению, был очень плохой обмен какой-либо информацией, и не только в области новинок – в пору было бы заниматься промышленным шпионажем. Мы, может, и отставали технологично, но зато было полно своих Кулибиных, готовых придумать из ничего что тебе угодно.

К восемьдесят восьмому перестройка начала буксовать. Горбачев, впрочем, еще более-менее держал штурвал, ну а я, по достижении требуемого возраста, вышел на пенсию. Пятьдесят пять лет отданы альпинизму, чемпион СССР, был тренером школы инструкторов, руководил сборами Федерации по испытанию снаряжения, провел в горах много «спасаловок» – так что вопрос, чем заняться, передо мной не стоял. И так уже всё понятно! Как-никак, вся моя жизнь связана с горами, экспедициями, восхождениями – Мамисон, Чанчахи, пик Коммунизма, Ужба, Дыхтау, Пти-Дрю. Так что же удивительного, что, выйдя на пенсию, я решил заняться созданием снаряжения – благо всякие подвязки были.