– «Ну и почерк у вас!»

Автор текста пояснил, что в настоящее время осваивается, предложенный Семеном Михайловичем метод неотрывного письма, заключающийся в том, чтобы буквы одного слова соединялись между собой.

– Не знаю, не знаю,– сказал директор,– я могу показать последнее заявление Семена Михайловича на командировку, принесенное на подпись, которое блещет каллиграфией. Виктор Иванович открыл папку и стал перебирать бумаги, ища нужное заявление.

– Хотите посмотреть? – спросил он.

– Я верю, – предупредительно согласился с директором Михаил и попросил закрыть папку.

Ему не нужны были доказательства и очные ставки. Он получил еще один жизненный урок, о котором не собирался дискутировать с директором и, тем более, с шефом, предоставляя им право думать о нем все, что заблагорассудится.

Возникшая мысль написать заявление об уходе неотрывным письмом канула в прошлое. Уходить следовало достойно, написав слова четким чертежным шрифтом, каким выполнялись чертежи, чтобы буковки, наклоненные в одну сторону, выглядели ровными, одна к одной. С написанным заявлением Михаил вновь появился в кабинете шефа. Сема несколько раз прочитал заявление, подпер подбородок рукой и сказал:

– Вы теряете интересную работу. Не думаю, чтобы какой-нибудь исследовательский центр в Латвии ждет вас. Ну, найдете вы место в отделе проектного института. Устроит ли оно вас? Перед тем, как я поставлю резолюцию, у вас есть еще время для размышлений. Ваш решающий шаг может быть опрометчивым.

Раздумья, на которые тратится достаточно многое время перед принятием решения, остались позади. Сомнения у Михаила улетучились после несостоявшегося заседания партбюро. Выступать с предложениями и задавать вопросы следовало ранее. Он ждал резолюции, какой бы она не была, не имеющая принципиального значения. Разумеется, ни один достойный, исследовательский институт не ждал его в Риге. Оставалось приехать в Латвию безработным, с висящей на груди табличкой:» Согласен на любую работу»,– и согласиться с первым, попавшимся предложением. Лишь спустя два года после адаптации, в течение которых покажешь и раскроешь свои возможности, начав болеть за местную футбольную, хоккейную или баскетбольную команду, можно ждать более лестных предложений. Пауза затянулась. Михаил не реагировал на слова руководителя. Сема взял ручку, пододвинул поближе заявление и сделал росчерк: «Возражаю», и расписался. Михаил внимательно изучил написанное, произнес вслух резолюцию: – «возражаю»,– и пошел к секретарше, чтобы передать заявление по инстанции.

В конце дня его позвали в дирекцию, чтобы вручить приказ об увольнении, а вместе с ним и заявление с резолюцией директора, разрешающее выезд следующим днем в Москву.

– Вам разрешен выезд в Москву,– сказала секретарша. Она весело рассмеялась, вручая заявление с резолюцией, разрешающей выезд в Москву. Резолюция о разрешении выехать в Москву показалась ему забавной.

– Причем тут Москва?– спросил Михаил. – Ах, да, – миролюбиво сказал он, вспомнив о заявлении, написанном несколько дней назад с просьбой выехать из Научного Городка в столицу. – Я просил разрешения выехать на один день в Москву из Научного Городка и моя просьба удовлетворена. Спасибо.

Такие поездки в Москву, осуществляемые в один день без оформления командировки, практиковались в институте. Бумага потеряла смысл, но директор, ставя резолюцию об увольнении, решил позабавиться и достиг цели. Михаилу предложили расписаться в приказе об увольнении и вручили копию. Сотруднику предоставлялось право уволиться и одновременно поехать в Москву. Добрый директор разрешал поездку и в Ригу, и в Москву, и куда угодно. Глаза Михаил заблестели. Почему бы не посмеяться вместе с секретаршей. В институте любят смеяться. Его беззвучный смех, в том числе и над собой, перерос в надрывный никому не нужный гомерический смех.

Держа в руках обе бумаги, Михаил вышел из приемной. По коридору навстречу ему шагал Виталий Соловьев.

– Отойдем в укромное местечко,– предложил он и, оставшись наедине, сказал,– я присутствовал при беседе директора с Семой и Ярославом Дементьевичем, состоявшейся в первой половине дня в конференц-зале. Разговор шел о тебе. Директор высказался, что тебе предоставили приют и кров. Он согласен выделить новую, улучшенную квартиру при переезде твоей семьи в Научный Городок. Ему не понятно, чего ты хочешь? Ведь от добра – добра не ищут! Виктор Иванович не доволен, что ты покидаешь институт. Филиала он не собирался открывать и выразился, что не позволит тебе барствовать в Риге.

– Разве я еду барствовать, а не работать?– спросил Михаил.

– Не зацикливайся на частностях,– остановил Виталий друга.– Я передаю то, что слышал. Во время разговора Сема подлил масла в огонь. Он рассказал, как ты долго смеялся над директором, веселясь над его знанием английского языка, употребившим два сказуемых am and isв предложении с одним подлежащим I. Следом шеф перешел к следующему пункту обвинения, объявив, что по твоему мнению приказы директора, затрагивающие интересы сотрудников, издаваются во время их отпуска или командировок, которые иногда похожи на азиатские штучки. Закончил речь он еще одним обвинением, заявив, что из-за пристрастия директора к овощам, ты как-то обозвал его кроликом. Директор воспринял произносимые слова за истину. Было видно, как к его горлу подступает ком, мешающий дыханию. Естественно, что у директора появилось желание поскорее расправиться с обидчиком. Сравнить Виктора Ивановича с кроликом было наивысшей наглостью. Пусть он не царь зверей, но хищник, а не кролик или козлик.

– Я не называл Виктора Ивановича кроликом.

– Кто это может подтвердить, а главное доказать, что ты не верблюд? Кто собирается тебя слушать?

– Что есть, то есть,– согласился Михаил,– я присутствовал в тот момент, когда директора назвали кроликом. В тот день мы с Семой сидели и пили чай, обсуждая результаты последней командировки. Сема собирался ехать к Виктору Ивановичу домой, чтобы в домашней обстановке отчитаться о затянувшейся командировке, плавно перешедшей в экспедицию. Одновременно, ему хотелось порадовать уважаемого господина директора среднеазиатскими дарами природы, а именно зеленью, фруктами и овощами.

– Директору многое не надо,– говорил Сема, небрежно махнув рукой,– привези кролику больше овощей и он будет доволен. Везти овощи из Душанбе для меня, не под силу,– вздохнул он, – я их купил в местном овощном магазине. Виноград и дыня находятся в приличном состоянии, а вот редиска на прилавке овощного павильона уже выглядела вялой. Придя домой, пришлось поработать над ней. Я каждую редиску реанимировал, протирая маслом, и теперь она выглядит удобоваримой. Для любимого директора мне ничего не жалко. Перед каждым из нас стоят свои задачи. Мы барахтаемся в лаборатории, а директор, как мол в гавани, оберегает наше водное пространство. Я приглашаю вас, Михаил Валерьянович, поехать со мной в гости к директору. Поможете нести вещевой мешок с овощами. Я, естественно, согласился. Овощи к столу директора оказались, как нельзя, кстати. Жена Виктора Ивановича, готовя блюдо, высказалась, что к салату ей не пришлось добавлять масло. Мы привезли особую, недавно выведенную редиску,– заверил я, играя роль знатока Средней Азии, – Грибы маслята названы по причине их маслянистости. По аналогии с ними, новый сорт редиски назван масляным.