Оставаясь под властью Конна, женщина делала все возможное, чтобы обрести свободу, основать собственное дело и занять достойное положение в обществе. Аспазия собиралась основать школу гетер, в которой женщины могли бы постигать не только искусство любви, но и грамоту. К сожалению, столь дерзкий замысел в корне противоречил афинским традициям, и правители полиса[18]не уставали чинить препятствия смелой чужеземке. Тогда гетера решилась написать Протагору. Не прошло и недели, как философ в сопровождении Продика прибыл в Афины, чтобы свидетельствовать в пользу Аспазии. Софисты призвали на помощь самых именитых граждан, а среди них оказались Фидий и сам Перикл. Знатная компания, к которой примкнули философы Горгий[19]и Гиппий[20], сумела убедить Ареопаг, что предприятие Аспазии поможет привлечь богачей из других городов и в конечном итоге послужит на благо Афин. Теперь мечты гетеры могли стать реальностью. Женщина светилась от счастья и горячо благодарила своих друзей. Она решила создать необычный дом свиданий, где посетители смогли бы наслаждаться не только красотой гетер, но и поэзией, музыкой и приятным разговором, где женщины стали бы не запуганными рабынями, а великолепными любовницами и тонкими собеседницами, превосходными танцовщицами и музыкантшами, верными подругами, способными утешить в горе, помочь добрым советом или просто подарить чудесную ночь. Она сама учила девушек истории, философии, астрологии и геометрии своего соотечественника Фалеса[21].

Гостей у диковинного дома свиданий становилось все больше, и Аспазии даже пришлось нанять новых гетер. Многие были уроженками Милета и успели получить достойное образование в тамошних школах. Со временем «Милезия» превратилась в блестящий салон. В городе ходила поговорка: «Вершину холма венчает Акрополь, подножие украшает "Милезия"».

На то, чтобы вышколить куртизанок и придать дому свиданий неповторимый блеск, ушел не один год. В глубине души Аспазия вынашивала куда более дерзкие замыслы, чем сделаться хозяйкой знаменитого лупанария[22]: она намеревалась объявить войну гинекеям[23], освободить женщин от рабства, принести свободу под сумрачные кровли, в холодные и темные покои, где обитали жены, матери, хранительницы очага, жалкие, безмолвные рабыни, которых унижали и мучили собственные мужья, и положить конец порядку, установленному мужчинами для мужчин. Она хотела доказать, что независимые и образованные женщины способны участвовать в жизни государства наравне со своими супругами. Двери новой школы были открыты не только для гетер, но и для всех желающих, девиц и замужних женщин, мечтавших получить верное оружие для борьбы за собственное освобождение. Так планы Аспазии воплощались в жизнь. В «Милезии» женщинам предстояло постигать тайные слабости и пороки мужчин и учиться повелевать ими.

Кроме таинств Афродиты, гетера обучала своих воспитанниц хорошим манерам, логике, риторике, стихосложению, музыке, пению и танцам, искусству макияжа. И никакого рукоделия, кроме изготовления предохраняющих средств из бычьих кишок. Аспазия принимала в свою школу свободных молодых женщин, здоровых и не изможденных тяжким трудом. Она не брала с них платы — только обещание использовать полученные знания наделе. Тонкая уловка, благодаря которой любая женщина могла заработать на жизнь без помощи мужчин.

Фидий познакомил Аспазию с Периклом, одним из влиятельных членов Ареопага. В то время скульптор работал над самым ответственным заказом в своей жизни: он воздвигал на Акрополе храм Афины, главное здание города и одновременно символ мудрости. Парфенону предстояло стать любимым детищем Перикла, достойным венцом афинских реформ, подо сих пор он оставался лишь образом, идеей без формы. Стратег[24]поделился своей мечтой с Фидием, единственным художником, способным воплотить ее в жизнь (пусть и не слишком красноречивым). В конце концов, горячность и настойчивость Перикла сделали свое дело; день за днем он твердил угрюмому скульптору о чудесном храме, пока тот не начал считать грандиозный замысел своим.

Аспазия часто ночевала в мастерской Фидия и могла наблюдать, как политик и скульптор жарко спорят, склонившись над чертежами. Слушать их было одно удовольствие. Перикл не понимал терминов, которыми сыпал Фидий, но говорил так горячо и страстно, что гетере казалось, будто она видит удивительный храм во плоти.

Поначалу погруженный в работу Перикл словно не замечал присутствия Аспазии. Лишь через несколько недель, когда друзья поднялись на Акрополь, чтобы выбрать место для будущего здания, он внезапно проявил интерес к женщине, в которой прежде видел лишь любовницу скульптора.

— Кто такая? — спросил он осторожно.

— Ответить на этот вопрос будет потруднее, чем разъяснить тебе замысел моего Парфенона. Откровенно говоря, я и сам ее не понимаю.

Того, что последовало за этим разговором, Аспазия не могла ни предугадать, ни вообразить в самых дерзких мечтах. В то время гетера, несмотря на признание в обществе и собственное дело, мало задумывалась о будущем. Она доверяла естественному течению событий. Казалось, сама Фортуна благоволит к Аспазии, день ото дня осыпая ее своими дарами, и женщина с благодарностью принимала их. Больше всего на свете гетера дорожила завоеванной в нелегкой борьбе свободой. И все же в один прекрасный день она почувствовала, что Перикл ее любит. И впустила его в свое сердце.

Софист Продик Кеосский вот уже год трудился над первой книгой, в которой намеревался изложить воззрения своего учителя Протагора Абдерского. Двадцатилетний Продик уже закончил обучение, и книга должна была стать даром ученика, выражением глубокой признательности наставнику. Протагор дал своему лучшему ученику все, что может дать хороший учитель, кроме одного: способности учить самому. Несмотря на долгие годы, проведенные рядом с философом, Продик не унаследовал от него особой душевной силы, что помогает завладеть всем существом другого человека и сообщить ему собственный образ мыслей. Протагор не раз с горечью замечал, что его ученик, воспринимающий несовершенство мира с трагической остротой, не способен открыто противостоять злу. В отличие от философа из Абдеры, взиравшего на окружающую жизнь невозмутимо, с печальным скептицизмом, Продик обладал душой беспокойной, но слабой.