– Если ничего не делать, то и не выпустят, конечно, – не отрывая взгляда от девяносто шестого кулинарного шедевра, ответила Галя. – А вот если ходить в синагогу и на демонстрации вместе с другими евреями, которых не отпускают из Союза, то шансы сразу появятся… – За окном завыл ветер, как бы подтверждая сказанное и говоря: «Слушай свою жену, алкаш! Она правильно мыслит. Останетесь здесь, так и будешь остаток жизни перья куриные марганцовкой красить или, ещё хуже, значки с изображением пятнистого оленя… нет, – не то сказал! Я имел ввиду пятнистого вождя коммунистов… Так вот будешь значки с его изображением штамповать на самодельном станке по пятьдесят копеек штука». – Миша оживился и сел. На самом деле идея со значками пятнистого, подсказанная промозглым ноябрьским ветром, его заинтересовала намного больше, чем демонстрации евреев на Красной площади: «Это же надо в Москву ехать, на улице стоять… холодно… дождь… на фиг надо…». Гальке же он ответил:

– Ты это про что? Какую синагогу? Я там в жизни никогда не был. Не было в Североморске синагоги. И в Мурманске тоже не было. Как-то не популярно у моряков Северного Флота было до недавнего времени по синагогам шляться.

– Вот завтра вместе и пойдём на Лермонтовский. Начнём вместе еврействовать!

Чтобы избежать предполагаемых возражений, супруга обмакнула в сметане первый только что сваренный пельмень и всунула его в открывшийся для ответного слова рот Миши. Прожив с ним целый год, Галя выработала систему отношений в их маленькой семье, основанную на принципах павловского учения об условных и безусловных рефлексах. Изголодавшийся по нормальной домашней еде, бывший офицер подводной лодки, который на самом деле никогда и не знал, что такое домашняя еда, он теперь извлекал для себя уроки правильного поведения, за которое сразу следовало вознаграждение в виде котлет, пирожков с капустой или тех же пельменей. Практически, как у Павлова с его собаками. Правильное же поведение означало безукоризненное послушание и выполнение соответствующих приказов командования… В Мишином случае роль командования раз и навсегда взяла на себя его супруга Галина, от которой на завтрашний день поступила команда – в синагогу! Возвращаясь к отношениям, сложившимся в их семье, то они с взаимного согласия супругов напоминали отношения в небольшой воинской части, в которой Миша, как оно и было на самом деле, носил звание капитана третьего ранга, а его жена утвердилась в должности адмирала!

Так начался долгий путь семьи Филоновых в еврейство. В синагоге на Лермонтовском проспекте их приняли как родных. Снабдили соответствующей литературой, обещали помочь с вызовом и другими документами, пригласили на собрание и демонстрацию. Развенчанные писателем Рыбаковым и редактором «Огонька» Коротичем, славные и непогрешимые органы госбезопасности от расстройства потеряли бдительность, и всемирный сионизм мгновенно распространился по квартирам ленинградской еврейской интеллигенции. Там изучался иврит, готовились тексты для декламирования на демонстрации и составлялись списки отказников для того, чтобы с ними мог ознакомиться господин Рейган и госдепартамент США, чтобы потом этими списками запугивать нашего пятнистого продолжающейся гонкой вооружения: «Не отпустишь всех евреев по списку, так мы такую ракету специально для вас сделаем, что вам всем сразу будет крышка! Что скажешь?…». Это работало. Евреев начали выпускать.

На сбор всех необходимых бумаг, включая вызов из Израиля, ушло почти четыре месяца. Эти четыре месяца стали для молодой семьи временем призрачных надежд с расчётом на чудо. Чуда не произошло! В ОВИРе Михаилу объяснили, что с его славным военно-морским прошлым положительный ответ возможен только, если на горе свистнет рак, причём он должен будет свистнуть предположительно не раньше, чем через десять лет. Вечером того же дня на очередном тайном собрании евреев, желающих покинуть родину, Мишу приняли в сообщество отказников. Впереди были годы ожидания, а тайная мечта о возвращении на флот так навсегда и осталась мечтой. Опытные люди из сообщества посоветовали Михаилу быть активным и решительным, то есть превратить самого себя в собственную противоположность. Он решил попробовать и записался на демонстрацию, которая должна будет состояться в Москве на следующей неделе. Как и предполагалось, был дождь и сильный ветер. Десяток демонстрантов еврейской национальности скандировали призывы к правительству, в которых требовали их немедленно депортировать на историческую родину. Невдалеке остановилась милицейская машина и из неё лениво вывалился взвод милиционеров. Полустроевым шагом взвод направился к демонстрантам. Старший приказал евреям разойтись, а в это время с другой стороны подъехала другая машина с надписью во весь кузов «Гласность». Из неё выскочил человек с кинокамерой и тоже направился к демонстрирующим. Его сопровождали двое с микрофонами. Прохожие фотографировали. В каждом втором из них при соответствующей подготовке можно было признать работника иностранного новостного агентства или консульского служащего Объединённого Королевства или США, например. Милиционеры терпеливо подождали, пока включится телекамера и репортёры начнут говорить в свои микрофоны, и только после этого приступили к расчистке участка Красной площади около мавзолея, где топтались евреи-отказники. Для порядка двоих демонстрантов доставили для дальнейшего разбирательства в соседнее отделение милиции, а остальные спокойно разошлись. Среди задержанных был и наш Миша. Он послушался совета ветерана-отказника и вёл себя очень активно-громко кричал и больше других размахивал руками. Милиционеры оценили, но бить в первый раз не стали. В отделении составили протокол, предупредили, что в следующий раз всё будет серьёзнее и отпустили. На ночной поезд в Ленинград Миша успел, и уже утром рассказывал Гале о московских приключениях.

Необычно рано разбудил телефонный звонок. Позвонивший назвал себя представителем организации, заинтересованной в отъезде Михаила с семьёй за рубеж. Предложил встретиться и оставил номер своего телефона. Вдохновлённый уверенным голосом звонившего, Миша связался с ним уже назавтра, и они встретились в пельменной на второй линии Васильевского острова.

– Меня зовут Валерий Павлович, – сказал, привстав из-за столика в пельменной, солидный лет сорока высокий мужчина с выразительными серыми глазами. Выдержав паузу, он протянул руку для рукопожатия. Миша не задумываясь протянул свою, по-медвежьи крепкую и волосатую. Ладони мужчин сошлись в плотном захвате, у кого-то из них слегка хрустнули суставы пальцев.

– Михаил, – глядя исподлобья, представился он в свою очередь.

– Хватка у Вас как у медведя, – поморщился первый и слегка потёр кисть правой руки.

– Как у подводника, – поправил Миша. – От того, на сколько крепка хватка, когда лодку «болтает» и надо удержать поручни, иногда в походе зависит жизнь… Так о чём Вы хотели со мной поговорить? – Он отодвинул стул и пристроился за столиком. Запах пельменей слегка дурманил голову не успевшего толком позавтракать нового диссидента.

– О Вас, дорогой товарищ Филонов, о Вас… Точнее, о Вашем будущем. Вам не кажется, что Вы занялись совершенно неперспективным делом? Вы же военный аналитик! Вы же должны понимать, что никто и никогда Вас из страны не выпустит, поскольку Вы являетесь носителем секретной информации…