Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как я должен отказаться? Вот тебе и проверочка на вшивость, господин Марицкий. Спасуешь перед девкой? — бодрятся мужское тщеславие и самолюбие. Надо было сначала ее перевести в другой салон или уволить к чертям собачьим, чтобы проблем не было. — трусливо вещает разум. Совесть молчит, поганка такая, сначала допустила все это, а теперь разгребайте!
— Хорошо, — сдаюсь, как последний слабак. — Авиаперелет? Во сколько?
— В девять с копейками. — мурлычет.
— Скинь мне данные для оплаты. — логичное завершение беседы.
Буркнув капитулирующим согласием, я все же нахожу в себе силы прервать мучение моих органов малого таза. Я хочу, как любой нормальный мужчина, но предавать огласке… посреди своего кабинета… Моя покойная матушка врезала бы промеж глаз какой-нибудь кухонной утварью, узнав, что я осознанно, даже не по пьяни… Мотаю головой, отгоняя неприличные мысли. Одно дело отель, номер за закрытыми дверями, и совсем другое — шашни на работе. Мое положение не располагает к дури и блажи.
* * *
Злой как черт на себя, являюсь домой, бросая с досады ключи на тумбочку. Делаю пару шагов, замечая стройное тело в полумраке кухни. Мое тело, мать его! Моя жена! Какого черта меня лапает чужая баба?
В горле пересыхает и внутри все переворачивается, словно и не было этого позорного эпизода в моей башке и штанах. Не было этих ночей, наполненных чужой женщиной и преодолением себя, рвущегося не пойми куда, к бешеному удовольствию, но в то же время пресному и обыденному, потому что механически. Сейчас вижу, понимаю, что бред, нет для меня родней Ленки, но проклятая измена изрядно пожрала изнутри…
Не искрило, а просто швырнуло друг к другу, заставляя прижаться до хруста костей и мышц. Целую Ленку глубоко, но нежно, так, чтобы позабыла как дышать. Она протяжно стонет мне в рот, запуская руки под рубашку, вытаскивая ее из брюк. Знакомый и родной запах, какая-то сладость, домашние харчи и ее особенный, чисто женский, будоражащий меня аромат.
Задирая кружевной пеньюарчик, отодвигаю трусики и пробую мягкие губы, постыдно влажные, становящиеся такими только от одного мужчины. Я знаю каждый кусочек ее тела и наслаждаюсь возбуждением, требовательно потираясь собственной эрекцией.
Вжимаю Ленку спиной в стену в коридоре перед кухней, и подтягиваю сочные ягодицы ладонями. Она легкая и желанная, словно воздушная вата, как в детстве — хочется зарыться в нее лицом и лизать, гладить, сжимать. Головка члена упирается в ее влажное лоно, дразня и скользя. Растягиваю удовольствие, оглаживая грудь, доводя до призывного стона, болезненного желания. Рваные вдохи ласкают слух, и я не представляю, как провел этот долбанный день, не держа в руках свою жену.
— Миш… — у нее получается низко.
Откликаюсь, входя в нее, растягивая и рыча от удовольствия. Не нравится болтать, отпускать шуточки и заигрывать. Всегда ровно, но неизменно пошло, нежно. Из нас двоих избытком эмоций страдает только Ленка, позволяя себе постанывать, а когда-то и плакать, истерить. Все равно заводит ее женское нытье… Толкаюсь в податливое нутро, удерживая Ленку одной рукой, второй поддерживая спину. Ее бедра подрагивают в предвкушении и тело напрягается в ожидании. С яркой вспышкой разрядки она вцепляется мне в шею пальцами, хватаясь, словно боясь упасть. Не отпущу же! Ни за что!
Чувствуя горячие волны тела, аккуратно уношу Ленку в спальню, опуская на постель. Жадно оглаживаю ее тело, возбужденные соски, призывно торчащие, и стягиваю пеньюарчик целиком. Возбуждение гасит стыд, и Ленка призывно выгибается мне навстречу, не в силах терпеть измождающее томление, требуя ласку, проникновение.
Мы начали в повисшей и расстегнутой одежде, набросившись друг на друга, как дикари, боясь опоздать, быть застуканными в собственном доме. По-дурацки… Освобождаю ноги от брюк, ругая себя за мальчишескую спешку.
— Ты такая нежная… — хрипло шепчу, прикусывая шею и тут же зализывая свои укусы.
Вхожу в нее снова, резко, на всю длину, ловя глухие стоны. Податливое тело с отсечкой принимает удары бедрами, приближая нашу развязку. Грубо, властно и в то же время обезоруживающе нежно вколачиваюсь в Ленку, терзая груди, словно высекая искры в собственном сознании. Моя! Все равно моя, чтобы ни случилось! Океан удовольствия, обжигающий тела внутри и с наружи накрывает нас с головой, до полукрика, с надрывом вытягивая взаимные эмоции. Замираем, пытаясь отдышаться. Реальность, однако, не долго терпит негу волшебства, и мы открываем глаза в полумраке спальни.
— Лен… — тихо зову ее, не двигающуюся рядом со мной, и замолкаю, не находясь, что сказать.
Какого черта у нас не так каждый день? Почему мы теряем наше пламя? Множество вопросов хочется прорычать, но отвечать на них двоим… Я тоже виноват, что неуклюже выходит.
— Не готовила ужин. Устала, — тихо произносит, словно касаясь меня ледяным дыханием.
Отрешенно отворачивается, пряча глаза, и усаживается на постели, прикрываясь стыдливо купленной вещицей. Кружево и щелк… Ей идет, она купила новую вещь для меня? Прижав тряпку к груди, поднимается и следует в ванную, щелкая замочком в двери.
