– Почему вокруг шепчут странное? – вновь насупилась я, оглядываясь по сторонам.

Мне с детства не нравилось пристальное внимание незнакомых людей, но теперь из-за своей одежды и способностей я всегда на виду, меня замечают все, куда бы я ни пошла.

– Кто знает… может, они догадываются к кому мы идём, – загадочно улыбается наставница.

Мы подходим последними, когда уже остальные сёстры встали перед нужным домом. Никто из нас не станет входить в дом, все и так знают, что означает наш приход, и сейчас родители девочки, скорее всего, кутают свою дочь в тёплые одежды и собирают ей еды в дорогу… прощаются. Всё то же самое, что делали мои родители несколько лет назад. С тех пор я их ни разу не видела.

Даже если бы я захотела, я бы не смогла, потому что они покинули нашу родную деревню. Ещё одно из правил. После того как девочку забирают, её семья должна уехать. Это сдерживает новоиспечённых Мар от желания сбежать обратно в родной дом в первые несколько лет жизни в храме до того, как они привыкнут к новой семье.

Нельзя сбежать к родителям, если не знаешь, где они находятся.

Селяне тоже начинают собираться вокруг избранного дома за нашими спинами, они ждут, с интересом поглядывая на пока ещё закрытую дверь. Кто-то вслух гадает, насколько красивой станет девочка. Все уверенны, что у неё будет молочная кожа и чёрные волосы под стать Моране. А вот глаза у всех Мар разные, здесь нет единства, хотя говорят, что у богини Мораны они карие, почти чёрные. У Ирины глаза светло-карие, у Киры – зелёные, такие красивые и яркие, как свежая трава, а у меня – голубые, холодные как лёд, говорила мама. Как красивый, полупрозрачный лёд.

Сестры стоят молча, терпеливо ожидая, когда семья будет готова. И только я единственная переступаю с ноги на ногу, пытаясь согреться. Я оглядываю небольшой огород перед одноэтажным простым домом, покатая крыша которого, как и всё вокруг, покрыта толстым слоем снега, отчего деревянные стены здания кажутся почти чёрными. Окна в доме занавешены, поэтому возможности рассмотреть что-либо внутри нет. Из печной трубы валит густой белый дым, указывая, что хозяева дома. К тому моменту, как дверь начинает открываться, мои руки уже озябли. Я в последний раз выдыхаю облачко пара на свой сжатый кулак и только потом поднимаю взгляд.

– Мама…

Ирина сжимает мою левую ладонь, которую держит до сих пор, но она не сопротивляется, когда я вытаскиваю руку и делаю несколько шагов вперёд.

– Агата, – мама тихо всхлипывает, замечая меня в толпе.

Я с недоверием смотрю на отца и маму, которые теперь стоят на пороге, как и я, не решаясь сделать шаг навстречу. Не зная, позволено ли это. Ещё раз я оглядываю дом, не зная, чему верить, не понимая, как такое возможно. А потом за их спинами я вижу свою младшую сестру, одетую в зимний синий кафтан, утеплённый мехом. Мы никогда не были богаты, скорее даже бедны. И этот кафтан хоть и простоват, но наверняка самое нарядное, что есть у моей сестры. А синий цвет так подходит к её глазам, они почти как у меня, только темнее и похожи на насыщенную синеву неба. Мама часто говорила в детстве, что мы с ней красивы. Но даже в детстве я знала, что это неправда. Моя сестра красивее, настоящая красавица. Её кожа и вправду молочная, чёрные волосы всегда блестели ярче, чем у меня, а глаза такие большие! Она всегда была похожа на куклу и сейчас всё такая же.

Мама раскрывает объятия, продолжая всхлипывать, и я, не задумываясь, подбегаю к ней, обнимаю её и отца, а потом пытаюсь ухватить ещё и младшую сестрёнку, но не могу дотянуться.

– Это правда!

– Вторая девочка в семье, и тоже отмечена…

– Какое благословение!

Громко и восторженно зашептали селяне за нашими спинами. Но я оборачиваюсь на своих сестёр Мар, и они улыбаются, но грустно, натянуто, намного лучше понимая, какая это трагедия для семьи. Они знают, что жители вечно возбуждённо бубнят о благословении, только пока оно не придёт в их дом и не заберёт их ребёнка.

А у моих родителей забирают второго.

Во мне плещется предательская радость напополам с разочарованием. Я уже знаю эту боль расставания, знаю, какие уроки предстоят моей сестре, какая у нас теперь судьба. Одинокая, без родительской любви, без будущего мужа и надежды на создание семьи. Жизнь, посвящённая только борьбе с нечистью. И я не хочу такого для сестры. Но чувство, что теперь я не одна, предательски расползается тёплыми искрами где-то внутри.

– Анна. – Я протягиваю руки к сестре, и та прижимается ко мне, как и раньше в детстве.

Отец утирает слёзы быстрее, чем они успевают скатиться, а мама плачет открыто, поглаживая меня по волосам. Они ничего не говорят другим Марам, потому что ни мольбы, ни просьбы, ни угрозы не сработают. Мою сестру всё равно заберут, даже если её придётся вырвать из рук родителей.

Когда-то давно бывали семьи, которые пытались прятать своих девочек от этой судьбы, бежать, если была возможность. Но заканчивалось всё одинаково. Девочку забирали либо добровольно, либо вырывая от уже мёртвых родителей, поэтому больше никто не пытается. Ни одной отмеченной девочке не удалось ускользнуть.

Но и ни разу не было такого, чтобы в одной семье такое «благословение» падало больше чем на одного ребёнка. И уже в этот момент, когда вновь оглядываюсь на сестёр в красных плащах, я понимаю, что Анна – особенная.

Ирина выходит вперёд и протягивает мне руку, я хватаюсь за неё, уходя вслед за ней, и тяну за собой сестру, как мне кажется, в новый мир, о котором она раньше слышала лишь в легендах и сказках на ночь. В мир, который станет нашей реальностью, и совсем не той, о которой мы мечтали в детстве зимними вечерами, сидя у тёплой печки.

Я начинаю скрипеть зубами, когда принц Даниил приказывает привести для меня белого коня. Поднять на уши всю деревню, если нужно будет, но найти. Чем больше времени мне приходится проводить в его обществе, тем больше он раздражает меня своим мальчишеским энтузиазмом и восхищением старыми сказками, половина которых для меня были реальностью до моей смерти. И весьма не столь приятной, как ему может показаться.

– Мне не нужен белый конь, ваше… высочество. – Последнее слово я едва ли не выплёвываю под пристальным и недовольным взглядом капитана Дария, отчего хочется ему бросить, что наша неприязнь взаимна.

Даниил оборачивается на меня и вновь расплывается в улыбке. Либо он не замечает, как выводит меня из себя, либо он делает это специально, потому что ему это нравится. И судя по внимательному взгляду, который принц упрямо прячет за шутками и комплиментами, я склоняюсь ко второму.

– Ох нет, дорогая Агата, нужен! Почти двести лет все считали, что Мары мертвы…

– Мары мертвы, – вставляю я.

– …но вот она ты, в алом плаще, – не обращая внимания, продолжает он, – въезжаешь в столицу прямо на белом коне как символ. Ведь белый один из ваших цветов, верно?