– Ясно, – проговорила она с лукавым видом.

Меня это задело, и я почувствовал желание сбить с нее эту улыбочку.

– Ну так что у тебя новенького с того раза, как ты читала нам свое стихотворение?

Она встрепенулась, с вызовом посмотрела на меня. Мои слова ее явно задели, и я уже злился на себя за это.

– Ты знал, что оно мое?

– На тот момент у меня были сомнения. Но все на это указывало. Этот никому не известный автор, то, как ты уходила от вопросов преподов, твои дрожащие губы. И наконец твоя реакция. Я потом поискал этого автора в Интернете… Ничего.

– Я, наверно, смешно выглядела, – сказала она, задрав подбородок.

– Нет, храбро.

– Мне хотелось показать какой-нибудь свой текст знающему человеку, – пояснила она. – Чтобы понять, чего он стоит. Я поняла, что у меня нет таланта.

– Ты давно пишешь?

– Да, – застенчиво ответила она. – В мечтах я представляю себя писательницей. Но на самом деле думаю стать преподавателем литературы. А ты? Почему ты выбрал научный класс, если увлекаешься чтением?

– Противопоставлять науку и литературу немного банально, ты не находишь? Я люблю литературу, но она меня… сбивает с толку. Все эти чувства, которые она вызывает… я от них теряюсь. У меня нет дара слова. Хотя мне это очень нужно. А наука дает уверенность. Знаешь, ничто так не успокаивает, как уравнение. Теорема, способ решения, результат.

– Интересный взгляд. А на меня точные науки нагоняют тоску. Все классифицировать, все расставить по порядку – меня это угнетает. А куда ты хочешь поступать?

– Понятия не имею. Наверно, в какую-нибудь бизнес-школу. Реальная жизнь не слишком меня вдохновляет.

– Печально, – заметила она.

– У тебя есть еще стихи?

– Нет, я слишком бездарна.

– Можно я скажу откровенно? В том стихотворении, которое ты прочитала, были красивые образы, только это было как-то сумбурно. Ладно, не мне об этом говорить, я не люблю поэзию.

– Спасибо за откровенность. Так это из-за твоей прямоты у тебя нет друзей? – насмешливо добавила она.

Нежное лицо, воинственная повадка – этот контраст меня потряс.

– Может быть. Или потому, что одиночество мне приятнее, чем общение с кретинами, – ответил я, взглянув на компанию неопанков. – Ты можешь мне сказать, зачем такой девушке, как ты, болтаться с этими недоумками?

– А это разве не банально – составлять мнение о человеке только по внешнему виду? Видишь ли, под их прикидом скрываются нежные, ранимые существа. Впрочем, если бы я судила только по внешности, я бы с тобой никогда не заговорила.

– Ах так? И на что же я похож?

– На одинокого задавалу, даже малость тронутого. Таким я тебя вижу. А еще есть то, что о тебе говорят другие. Все считают, что ты со странностями.

Она пристально посмотрела на меня, словно стараясь отыскать в моем лице подтверждение своим словам.

– Знаю. Я не слишком общительный. А что обо мне болтают?

– Еще говорят… что у тебя нет родителей. Что тебя воспитывали бабушка с дедушкой.

Я попытался скрыть свое смятение под маской величия.

– Ладно, только не думай, что в школе все только о тебе и говорят, – продолжала она непринужденным тоном. – Скажем так, это сведения, которые мне удалось раздобыть.

– Ты наводила обо мне справки?

– Я любопытна по природе. Так как?

– Это правда.

– Поэтому ты такой… молчаливый?

– Не знаю. Может, мне просто выгодно быть таким. Ты не представляешь, как экзальтированным девчонкам нравится образ мрачного, несчастного сироты. Каждая думает, что только ей и удастся меня утешить.

– Думаешь, и мне понравится?

– Во всяком случае, ты испытываешь ко мне интерес.

Джулия улыбнулась, показав прекрасные зубы и став внезапно похожей на пай-девочку.

– Думаешь, этот интерес сродни тому, из-за которого ты только что искал меня, а потом ругался, когда потерял из виду?

Я взглянул ей прямо в глаза.

– Нет. По-моему, меня к тебе тянет сильнее, чем тебя ко мне.

Моя прямота смутила ее.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что я видел, как ты избегала меня после семинара.

– На самом деле… мне нужно было время, чтобы… понять, почему ты мне нравишься.

– Да? И что теперь?

– Теперь, если ты пригласишь меня закончить эту вечеринку где-то в другом месте, я готова идти за тобой.

Сердце у меня заколотилось как бешеное. Я искал слова для ответа и не находил. Тогда я просто взял ее за руку и потащил за собой к выходу.

Моя первая любовь.

Моя единственная любовь.

Он вышел из здания, где располагался его офис, в сопровождении маленького лысого человечка. Тот говорил что-то, размахивая руками, а Ноам улыбался. Я увидела, как они переходят улицу, направляясь к тому самому кафе, где сидела я. Как всегда, у меня сжалось сердце. Я разглядывала его лицо, отмечала манеру держаться. Он казался непринужденным, уверенным в себе. Какой красивый мужчина, подумала я. Такие привлекают женщин красотой, особой харизмой, но их взгляд, глубокий, почти тревожный, удерживает самых недоверчивых на расстоянии. Как я и думала, они зашли в кафе и уселись на свое обычное место. Неподалеку от меня.

Ноам сидел ко мне спиной. Никогда в жизни я не находилась так близко от него. Мне даже удалось почувствовать марку его туалетной воды, несмотря на висевший в воздухе стойкий запах кухни.

Эта близость взволновала меня и одновременно придала уверенности в себе. Впервые в жизни он показался мне досягаемым. Стоило мне только захотеть, и я могла бы заговорить с ним. Сказать ему всё. Излить слова, тяжким грузом лежавшие у меня на сердце, готовые сорваться с губ. Но что, собственно, могла я ему открыть?

Когда маленький человечек закончил свою обличительную речь, Ноам заговорил, и звук его голоса резанул мне слух. Я представляла себе его голос тихим, мягким, а он оказался громким. С хрипотцой и ломкостью в конце фраз. Ноам пояснил свою позицию в деле, которым им предстояло заняться. Речь его была размеренна, он говорил твердо, убедительно. Затем они перешли на другую тему, более интересную для меня. Коллега упрекал его в беспрестанных ночных похождениях, в ненужных связях. Его критика забавляла Ноама, и он отметал ее краткими, ироничными репликами.