class="p1">Бестужевской единой колонии пока что не получалось: сёстры не могли оставить престарелую мать и младшего брата Павлушу. Самому юному из осуждённых братьев, Петру, было бы, наверное, лучше оказаться в Сибири вместе со старшими. Однако его отправили рядовым солдатом на Кавказ, где тогда шла война.

Вскоре там же оказался бывший бравый капитан, а ныне рядовой солдат Бестужев Александр. Но видеться с Петрушей ему удаётся очень редко.

В сибирской тюрьме, вместе с несколькими десятками товарищей, остаются двое Бестужевых, Николай и Михаил.

Царь разрешил снять с заключённых цепи: всё равно бежать некуда. Николай и Михаил Бестужевы свои цепи разломали, добыли у начальства кой-какой инструмент и сделали особые колечки — для всех друзей и знакомых. «Бестужевские кольца» — память о каторге. Многие мечтали их получить, и ловкие купцы даже начали продавать поддельные колечки.

Тогда же Михаил Бестужев начал делать отличные башмаки. А Николай — часы. Потом Михаилу приносят золото, серебро, и он мастерит чудесные украшения. Николай же изготавливает бинокли, подзорные трубы и особые, точнейшие, хронометры для кораблей. Во время этой работы ему кажется, будто море где-то рядом, а не за семь тысяч вёрст.

Братья словно соревнуются всем на удивление: ай да господа — какие умелые у них руки! И уж по Сибири пошло: бестужевская печка, бестужевка-сидейка. По горным узким забайкальским дорогам четырёхколёсному экипажу невозможно проехать: то ли дело — двухколёсная «сидейка», придуманная Михаилом Бестужевым, на которой вскоре вся Сибирь начнёт ездить…

Бестужевы-столяры, Бестужевы-портные, кузнецы, учителя, Бестужевы-ученики (у товарищей по каторге учатся языкам: испанскому, итальянскому, польскому, латинскому), Бестужевы — писатели, поэты.

— Сколько разных дел знаете? — спрашивают братьев сибиряки.

— Любому можно выучиться, — отвечают Бестужевы. Но главное дело Николая Бестужева — рисовать. Он — художник. Тут с ним никто не может сравниться. В книгах, газетах о декабристах ни слова не говорится: царь велел их забыть. Но Николай Бестужев рисует портреты — один за другим, всех товарищей, чтобы когда-нибудь внуки и правнуки могли увидеть их лица, вспомнить. Рисует брата Михаила, рисует самого себя; по памяти рисует лицо погибшего друга Рылеева.

Только благодаря Николаю Бестужеву мы знаем сегодня, как выглядели десятки первых русских революционеров. Но до тех времён, когда откроются выставки бестужевских портретов, когда о художнике Бестужеве будут написаны книги, — до тех времён было далеко…

НА КАВКАЗЕ

Александр Бестужев меж тем жил на Кавказе, участвовал во многих сражениях, а в перерывах писал рассказы и повести. Сестра Елена, получив с Кавказа тетради Александра, сумела их напечатать в Москве и Петербурге, но не под запрещённой фамилией Бестужев, а под вымышленным именем Марлинский. Сочинения Марлинского имели большой успех, но сам автор никак не мог освободиться от тяжёлой и опасной службы: для этого надо было снова стать офицером. Но и первый офицерский чин — прапорщика не принёс Александру долгожданной свободы. Царь Николай со службы на Кавказе не отпускал.

Однажды на берегу Чёрного моря у мыса Адлер Марлинский-Бестужев бросился в атаку и погиб.

Весть об этом спустя несколько месяцев пришла в Сибирь.

«Смерть брата Александра, — вспоминал Михаил Бестужев, — произвела не только на нас, но и на всех наших товарищей какое-то потрясающее действие. Брат Николай страдал молча, я плакал впервые в жизни, и плакал, как ребёнок, до того, что сделалось воспаление глаз: я не мог смотреть на свет и сидел в тёмной комнате».

А вслед за тем — другая страшная весть. Пётр Бестужев, братец Петруша, тоже не вынес кавказской солдатской жизни: начал бредить, сошёл с ума — и в таком виде был возвращён матери, сёстрам. Они пытались его развеселить, вернуть к жизни, но напрасно. Пётр Бестужев умер через три года после брата Александра.

Оставался ещё пятый, самый младший брат, Павел Бестужев, который учился в артиллерийском училище и единственный не участвовал в восстании 14 декабря 1825 года. Однако и ему вскоре выпала тяжкая доля. Однажды брат царя вошёл в спальню артиллерийского училища и на одном из столиков меж двух кроватей увидел открытую книгу: это была «Полярная звезда», которую издавали когда-то Александр Бестужев с Рылеевым.

— Кто здесь спит? — спросил царский брат гневно.

— Бестужев, ваше высочество! — ответили ему.

— Арестовать его!

Состоялся суд. Хотя выяснилось, что книгу читал совсем другой ученик, Павла Бестужева не пожалели.

— Признавайся! — кричали ему.

— Ваше высочество, я сознаюсь! Я кругом виноват, я должен быть наказан, потому что я — брат моих братьев.

Мать написала царю, чтобы у неё не отнимали последнего сына. Николай I отвечал, что наказание будет «лёгким, отеческим» — и отправил восемнадцатилетнего юношу сначала на год в тюрьму, а потом — на Кавказ.

Павел Бестужев на Кавказе не погиб, даже отличился: как и братья, всё умел и придумал новый прицел к пушкам, который так и стал называться «бестужевским прицелом». Однако домой он вернулся очень больным и не долго прожил.

ВСТРЕЧА

Прасковья Михайловна, старая мать Бестужевых, уж ни разу не была счастлива с того последнего дня перед восстанием, когда за обедом сошлись все её дети. Теперь, когда сыновья погибали один за другим, она с дочерьми решительно собралась в Сибирь к Николаю и Михаилу. С трудом добились разрешения, всё продали и двинулись в путь. Едва, однако, достигли Москвы, как узнали, что царь передумал и ехать запрещает. Прасковья Михайловна нового огорчения не вынесла и умерла, так и не увидев Николеньку и Мишеньку. Однако неутомимая сестра Елена отправилась опять в Петербург, добилась нового разрешения.

И вот три сестры начали долгий путь — до крохотного сибирского городишка Селенгинска, где поселились братья. Двадцать один год не виделись!

«Когда я приехала с сёстрами в Селенгинск, — вспоминала Елена Бестужева, — была звёздная ночь, чудная — на чистом большом дворе мы стояли у крылечка, обнявшись.

— Знаешь ли, милая Елена, — говорили мне братья со слезами, — ведь только твоё обещание присоединиться к нам нас и поддерживало всё это время».

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Приближалось тридцатилетие сибирского житья.

Однажды ранней весной Николай Александрович поехал на своей повозке по льду через Байкал, но, встретив знакомую семью, уступил отцу и детям место внутри повозки: сам сел на открытом ветру, рядом с ямщиком, хотя и не имел тёплого тулупа. Вернулся домой — и слёг. Долго