Журналист стоял на фоне развороченного трейлера и с нарочито задумчивым видом озвучивал на камеру «свое видение» случившегося. «Я и съемочная группа нашего телеканала находимся сейчас в центре разгромленного лагеря миссии Красного Креста, где работали российские специалисты, – говорил он. – Как уже сообщалось ранее, лагерь подвергся сегодня нападению со стороны неизвестных. Бойцы вооруженных сил, охранявшие лагерь, были перебиты. Сотрудники миссии исчезли. Специалистам еще предстоит выяснить реальную картину происшествия. Но уже сейчас можно кое-что сказать об этом. К сожалению, имеющаяся у нас информация повергает в шок любого здравомыслящего человека. И речь здесь не столько о нападавших, сколько о самих так называемых медиках. Вы спросите, почему я их так называю? Отвечу. Есть все основания утверждать, что в этом лагере под видом операций изымались органы у живых людей, бедных крестьян. Так не могло продолжаться долго. Местные жители должны были восстать против лжи и несправедливости. И вот это случилось! Разъяренные крестьяне напали на лагерь, захватили и увезли в неизвестном направлении русских медиков. Возможно, для того, чтобы учинить самосуд. Ну, а пятнадцать наших солдат погибли, попав под горячую руку возмущенного чинимым беззаконием народа. Безусловно, с юридической точки зрения нападавшие преступили закон и должны быть наказаны. Однако с точки зрения морали все выглядит не так просто. Люди, по сути, были загнаны в угол и не имели другой возможности громко заявить о лицемерии и лжи тех, у кого язык поворачивался называть себя врачами».

– Пока достаточно, – остановил журналиста оператор. – Теперь надо заснять все ужасы разрушений и трупы солдат. Зрителей это должно впечатлить. Уже в студии нарежем и скомпонуем так, чтобы картинка была по-настоящему убойной.

– Давай. Тебе десяти минут хватит? Не забывай, что надо еще местным слово дать, – со странной ухмылкой заметил журналист.

– Подождут твои местные. Хорошая картинка дорогого стоит, – ответил оператор и побрел по разгромленному лагерю.

Он ходил более двадцати минут, выбирая наиболее выгодные с его точки зрения ракурсы. Журналист тем временем курил возле машины съемочной группы. Рядышком крутились местные, выказывая готовность засветиться в кадре и выдать пару слов об ужасах, творившихся в лагере. Когда оператор вернулся, они стали еще более настойчивыми. Но их никто и не думал отгонять. Наоборот, терпеливо выслушали каждого и попросили рассказать перед объективом самое главное.

– Только постарайтесь на литературном языке, без здешних словечек и ругательств, – предупредил журналист и тут же исправился: – Впрочем, если хотите ругаться, то ругайтесь. Мы все равно ругательства «запикаем». Так хоть какой-то колорит будет.

Оператор и другие члены группы утвердительно закивали головами. Началась съемка. Местные, не скупясь на гримасы и вытаращивая глаза, стали живописать ужасы, с которыми у них ассоциировался лагерь миссии Красного Креста. Они называли его не иначе как «обитель зла». Клялись всеми католическими святыми и духами индейских верований, что ничего хорошего в этом лагере никогда не происходило. Заверяли, что всякий, кто попадал сюда на лечение, возвращался домой без какого-то внутреннего органа либо и вовсе погибал под скальпелями «этих злодеев в белых халатах». Из их слов следовало, что у местных бедолаг «злодеи» изымали и печень, и почки. Журналист не сдержался и с ироничной усмешкой уточнил, не было ли случаев изымания мозга. Местные переглянулись, задумчиво почесывая головы. После некоторой паузы один наконец решился и сказал, что точно не знает, но вроде в одной отдаленной деревушке пострадавший от изъятия мозга до сих пор живет. Съемочная группа едва сдерживала смех, и только оператор ругался на всех и в первую очередь на журналиста. Мол, ничего смешного, крестьяне недопоняли, а профессионалам следовало бы формулировать вопросы правильнее и не потешаться на пустом месте. Ясно, что этот эпизод он не собирался включать в итоговый репортаж. Да и остальным было в принципе все равно. Гнались за «жареными фактами», а не за тем, чтобы искать нестыковки в рассказах местных.

Впрочем, дали слово и другим крестьянам, которые совсем не рвались под объектив. Они говорили о русских медиках совсем иначе, чем те, что были перед ними. Уверяли, что ничего плохого о врачах сказать нельзя. Что те действительно выполняли свой долг, что ни о каких изъятых ими у пациентов органах никогда не слышали. Что сотрудники миссии российского Красного Креста всегда оказывали необходимую помощь местному населению. Оператор снимал их реплики без особого энтузиазма, так как знал, что в репортаже упор будет делаться на противоположную версию. С другой стороны, исходя из опыта, понимал, что лишнего материала никогда не бывает. Если в монтажной хорошенько поколдовать даже с тем, что сказали крестьяне, оправдывающие русских, то на выходе мог получиться куда более взрывоопасный материал.

Итоговый репортаж вышел на местном телевидении в вечернем выпуске новостей. Все другие новости были отодвинуты на эфирные задворки. Подача носила открыто антироссийский характер. Львиную долю занимали обличительные реплики крестьян. Реплики тех, кто во время съемки заступался за русских, были поданы скомканно. Из них нельзя было понять, защищают ли они российских медиков или же присоединяются к обличительному тону.

В регионе репортаж был воспринят неоднозначно. Часть населения готова была поверить тому, что с экранов было названо наиболее правдоподобной версией. Другая же часть верить в это явно не желала. То, что мнения разделились, было понятно и так. Наспех проведенные социологические опросы показали, что большинство жителей региона все-таки склонялись к тому, что под видом врачебной миссии работали охотники за органами. Все они обосновывали свою точку зрения теми находками, которые были сделаны полицией в хирургической палатке. Там нашли несколько емкостей с человеческими почками и всем остальным, что требовалось для изъятия и хранения человеческих органов. Общественное мнение в своей преимущественной части считало, что это неопровержимые доказательства преступной деятельности российских медиков.

Фрагменты репортажа неоднократно повторялись как на том же канале, так и на других. Упор неизменно делался на виновность русских. Вся эта информационная катавасия наносила серьезный удар по репутации Российской Федерации в регионе. Это при том, что ни одна собака не могла толком объяснить – куда же вдруг пропали русские врачи, где находятся и почему их особо никто не ищет. Так не могло продолжаться бесконечно. Россия должна была отреагировать…

Нельзя было сказать, что на одном из российских военных аэродромов царило какое-то особое оживление. Внешне все выглядело как обычно. Белые туши стоящих «илов», словно огромные киты на поверхности серого моря. Взлетно-посадочные полосы, то провожающие в путь, то принимающие на землю самолеты. Рев авиационных двигателей. Вспомогательная техника, снующая между самолетами и ангарами…

Возле одного из ангаров вовсю шла подготовка к полусекретной командировке за пределы России. Группа офицеров-десантников была занята приготовлениями к отправке в Венесуэлу. Буквально каждого из них можно было назвать не просто профессионалом, а частью элиты российского ВДВ. Лучшим из лучших Родина поручила выполнить важное ответственное задание в Латинской Америке. Каждый из участников группы прошел серьезный отбор по целому перечню показателей.