– А где же Мишка живет? Коршунов? – не отставала Ленка.

– В семьдесят третьей есть двое вашего возраста. Один из них Мишка вроде. Их мамка тянет, папы нет. Года три назад сюда приехали. Комнату у Митьки-железнодорожника снимают. Он в одной водку жрет и фильмы свои крутит, а они в другой – втроем. Митька-то на пенсию вышел год назад, теперь у него и пенсия, и за комнату деньги – олигарх. А Светка на двух работах, на рынке днем, на Жерновском, и по ночам еще моет где-то…

Мы, переглянувшись, стали бочком отступать к лестнице и дали деру. Бабуля кричала вдогонку:

– Только в пятнадцатую не суйтесь! Там Валя Стремилов, только вышел, он маленько не в себе. Третью неделю куролесит…

Мы выбежали из подъезда.

– Это не про него, – сказал я. – Не про Мишку.

– Уверен? Может, он тебе не все рассказывал про себя? Может, приврал, а? Может, про него?

– Да не. Не может быть.

– Пошли проверим. Струсил? – улыбнулась она.

Я заглянул внутрь себя, пытаясь придумать шутку. Не получилось. Значит, не страшно.

– Нет.

– Ну так пойдем. Может, чаю нальют. Есть маленько хочется…

Здесь я ее понимал на все сто.

От второй парадной мы перебрались к четвертой и, поднявшись на третий этаж, позвонили в квартиру № 73. Почти сразу дверь распахнул рыжий мальчик в салатовых шортах и немного рваной черной майке, на вид наш ровесник, и, округлив глаза, уставился на нас. Мы, по правде говоря, действительно выглядели странно: адиковские костюмы, кроссовки. Рюкзачки оставили на вокзале. У Ленки через плечо была перекинута небольшая кожаная сумочка с какими-то ее прибамбасами.

– Ты Мишка? – заговорила Лена, пристально глядя на парня.

– Нет, – ответил он, перескакивая взглядом с меня на Ленку и обратно. – Вам Мишка нужен? Сейчас позову…

И он исчез в полумраке квартиры. Через минуту пришел с другим мальчиком, тоже рыжим, но чуть помладше, в спортивках и черной футболке с группой «Король и Шут».

– Вот Мишка, – кивнул старший. – Что вам от него надо?

Возникла небольшая пауза. Внезапно ее заполнил оглушительный рев, прилетевший откуда-то справа; казалось, будто раненый лев оповещал окружающих, что он еще жив и обязательно до всех доберется.

– Не бойтесь, – сказал старший, – это Валентин из пятнадцатой проснулся. Я, кстати, Гриша. Так что вы хотели от моего брата?

За ответ взялась Ленка:

– Да мы, собственно, ничего… Похоже, все-таки ошиблись…

Но тут я, вспомнив, о чем мы с ней говорили на улице, ляпнул:

– Ребят, а можно чайку с бутербродиком? И мы вам все расскажем… Мы действительно, похоже, заблудились…

Ребята на минутку исчезли в глубине квартиры на совещание, но я понял, что они согласятся. Ленка вызвала у них живой интерес. И действительно, появившись в двери, голова Гриши кивком пригласила нас внутрь. Мы зашли в квартиру. Скинули кроссовки в коридоре и пошли за Гришей. Мишка свернул на кухню, видимо, ставить чай. Дверь во вторую комнату была закрыта.

– Там дядя Митя живет, – шепнул Ленке Гриша, – это он нам сдает. Скоро на кухню вылезет. Надо скорее…

В комнате ребят мы сели на кровать справа от входа. Кровать была двухъярусная. Обстановка оказалась спартанская: кроме кровати ребят – большой стол у окна, два стула, старенький компьютер, комод. Я не сразу понял, где спала их мама, но потом заметил собранную раскладушку слева от стола. Комната скромная, но очень чистая и аккуратная.

Я приступил к истории, но Гриша прервал меня:

– Погоди, сейчас Мишка чай сделает – и расскажете, чтобы потом ему не повторять.

На секунду в комнате повисла тишина, которую вновь прервало громкое завывание, на этот раз – как рев поймавшего добычу льва.

– О, – проговорил Гриша спокойно, – похмелился. Водка, видимо. От пива у него другой звук. Теперь все ништяк будет.

Миша притащил с кухни еду; сунув нам две больших кружки чая и по бутерброду с сыром, закрыл дверь в комнату.

Я начал рассказ. Ребята слушали меня вполуха, глазея на Ленку. Дело шло к одиннадцати.

А в это время наши отцы потихонечку входили в новый виток алкогольной спирали. Все занятые в кафе столики были сдвинуты. К сабантую, кроме двух морских волков, присоединилась девушка, читавшая Гессе за чашкой кофе, и пожилой мужчина в панаме защитного цвета и смешной светло-серой жилетке. Он зашел перекусить уже после нашего триумфального бегства.

– Ну что, степная волчица, – приставал Игорь Васильевич к девушке, – ты-то куда бежишь? Или за кем? Кто он? Волчонок? Зайка? Или от него?

Девушка молча улыбалась, щурясь от ласкового июльского солнышка. Она единственная из всей честной компании встречала день без алкоголя: заказала черный чай с пирожным.

И мой папа, и дядя Игорь каким-то образом, даже находясь в таком странном состоянии, умудрялись создавать вокруг интересное поле, притягивающее к ним совершенно разных людей.

Девушку звали Лида, и ехала она в Петрозаводск, к родителям, на неделю. Моряки и дядя Игорь сразу окружили ее кольцом полупьяных ухаживаний. А папа увлеченно беседовал с дедушкой, который тихой сапой присоседился к моряцкой водочке. Налил себе рюмочку и, не чокаясь, опрокинул внутрь, смешно крякнув. Закусил салатиком и проговорил, чуть искоса глядя на батю:

– Ну вот, теперь повеселей будет электричку-то ждать… Мою-то, на десять тридцать, отменили, теперь только в двенадцать… Народу будет – ух…

– Да ладно тебе, Сергеич, среда же вроде? – батя сверился с календарем в телефоне. – Какой народ в среду, в двенадцать? Работать должны вроде… Нет? Или здесь не работают?

– Где – здесь? – дедушка скосил глаза в сторону моряков.

– Ну, здесь… В этом городе…

– В каком это? – Сергеич потянулся к бутылке, воспользовавшись тем, что один из моряков – Саша – отвернулся к прилавку.

– Ну, в этом. Где мы сейчас. Игорь Васильевич? – папа повернулся к другу.

Саша, увидев колдовские пассы дедушки, сам налил ему рюмочку и, улыбнувшись, проговорил тихо:

– Поухаживаю за тобой, отец… Взять еще оливье? Или бутербродик?

– Не, сынок, – с радостью отозвался тот, – всего достаточно.

А Игорь, отвлекшись на секунду от Лиды, сказал, иронично осмотревшись:

– Судя по окружению – Петроград. А чего, глянь: матросы, революционерки, демагоги… Все есть. Мы в Петрограде, друг мой.

– Не… – отвечал дедушка, хряпнув еще одну рюмочку. – В Петрограде вокруг нас была бы деревня. Яблоновка. А никакой деревни нет. Это не Петроград, мужики. И не Ленинград. Тут раньше была исправительная колония. Номер семь. Яблоновская зона. Детская. А сейчас ни деревни, ни зоны, ни Петрограда – ни хрена. И никакой дисциплины. Сидим жрем водку в одиннадцать утра.