Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По утрам поют птицы, весеннее солнце растекается по полянам золотыми лучами. Прохладный воздух наполняет аромат цветов и душистых трав, над которыми беспокойно снуют насекомые. По голубому небу плывут пушистые белые облака.
Невольно опрокидываю взгляд на пожелтевший календарь, прибитый к стене. Сейчас на дворе май 1939-го года.
Ходики по-прежнему тикали в такт. На часах было половина одиннадцатого утра. Прогулявшись по дому в поисках одежды, я наткнулся на старый сундук. Выбрал себе более-менее подходящее тряпьё, привел себя в порядок и расположившись у окна, ждал свою новою семью.
Минут через двадцать пришел дядя Федор.
– Добрейшего утречка!
– И вам доброго! – улыбнулся я в ответ.
– Ну что, вижу в порядок себя привел! Готов идти на встречу к своему счастью?
– Всегда готов!
– Ну вот и ладушки! – ответил отец и мы тут же удалились по делам.
Окружающая обстановка была еще прекрасней, чем отдельный вид из окна. В середине села растянулся большой пруд, в котором местные рыбаки ловили рыбку. Раскинулись дома по обе стороны улицы. Люди, жившие в них, занимались послезимней уборкой своей территории, пробуждая землю к жизни. Чуть позже я пойму, что здесь проживают очень добрые люди. Они готовы поделиться со своим соседом чем угодно. Здесь не вызывает удивления, когда к тебе во двор заходит односельчанин и просит одолжить соль или какую-то другую вещь. Здесь принято проводить вечера не дома, а на улице в интересной беседе. Ты не успеешь выйти за забор, как уже встретишь интересного собеседника. Здесь природа кормит людей. В лесу люди ищут грибы и ягоды, собирают дрова, чтобы растопить печь. Здесь можно чувствовать удовлетворения от жизни и избавиться от забот.
Пройдя несколько улиц, мы зашли в одноэтажный дом, со стальной табличкой «Сельсовет». В отдельном кабинете сидел мужчина лет пятидесяти на вид, худощавого телосложения, с орденом Ленина на груди. Он передвигался исключительно на костылях, так как отсутствовала правая нога. Как после рассказывал мне новый отец, он потерял ее еще с австрияками в Империалистическую войну. И вот стоя на приеме у Петровича, мы вели диалог:
– Ух какой у тебя племяш Федор! Откуда он?
– Так сестра померла, а что парень один что-ли будет, но вот я его и забрал к себе! Один-то он, пропадет совсем. – улыбался Федор Матвеевич.
Петрович, осматривал меня всего.
– Тебя как звать, милый человек?
– Матвеем!
– Ага, а я Тимофей Петрович! Председатель Сельсовета! – пояснил он, и наливая себе из пузатого графина воду в стакан, добавил: – Тебе сколько годков то?
Я призадумался. Моя память была сейчас чистой, в которую можно было вложить любую информацию.
– Двадцать четыре нам, товарищ председатель! – вдруг произнес отец Федор, – непутевый он у меня. Как семью потерял, так совсем умом кончился. Жаль парня…
– Дела… – сказал Петрович, утирая губы после выпитого залпом стакана.
– А что же ты делал все это время? Ремеслом каким-нибудь владеешь может?
Улыбнувшись, я вскоре слукавил:
– Дык, ничем не владею, к сожалению. Хотел бы уму разуму набраться. Вот спасибо дяде Феде, приютил меня.
– Ну понято. Сынок, а документики у тебя есть какие? – спросил Петрович, смотря пристально мне в глаза.
– Сгорели документики его, синем пламенем на пожаре вместе с родителями! Земля пухом, сестренке… – выкрутил ситуацию в свою пользу Федор Матвеевич.
Петрович выслушав душещипательную историю, перевел взгляд на Федора и сказал:
– Да Федор, дела у тебя конечно. А ты не говорил, что у тебя сестра есть?
– Была Тимофей, была. Она в городе жила, здесь не появлялась ни разу! – так же выкручиваясь, говорил отец.
– Так и быть! Помогу я твоему парню. Жалко конечно, малахольный, но ничего пристроим куда-нибудь!
– Да после пожара, когда дом горел его дверью пришибло, прям в аккурат по голове. Вон видишь шишак какой остался!
Я вытаращил глаза, и показал пальцем на ссадины.
– Хорошо, ты давай не запускай парня! За документами через неделю приходи, будут готовы! Вы свободны! – отмахнувшись, сказал Тимофей Петрович, и мы тотчас же отправились обратно домой.
По дороге домой мы разговаривали о происходящем.
– Зачем вы все это делаете? Для чего? – спрашиваю я, – ведь я совершенно незнакомый вам человек?
Остановившись, он приобнял меня за плечи, и сказал:
– Понимаешь, я увидел в тебе что-то похожее, что-то родное с нами. Да и мальчишка ты хороший! Моим не так скучно будет! Помогать по хозяйству будешь, осваивать ремесло! И давай так! Саш, раз так у нас сложилось, зови меня просто – батя! – прижав меня к себе, сказал он и в глазах его появился какой-то родственный и теплый огонек.
– Хех! Тогда в свою очередь, обратное предложение, называйте меня сыном! – прижавшись к нему в ответ, улыбаясь ответил я.
Так и простояли с моим новый отцом, по средь села в обнимку. Все это конечно с одной стороны очень странно, а с другой… да что греха таить, и с другой тоже странно. Почему это происходит именно со мной я не понимаю. По новым документам, я стал Лёвкиным Матвеем Федоровичем. Вскоре окончательно обосновался в этом замечательном семействе.
За время проживания у Лёвкиных, я довольно близко сдружился со всем окружением. Теперь моя новая семья состоит из четырех человек: папа – Федор Матвеевич, его сын Евгений Федорович, супруга Евгения – Ксения Васильевна и их сынишка Вовка. Супруга Федора Матвеевича, к сожалению, недожила до этого светлого времени. Она скончалась от брюшного тифа в конце 20-х годов. Как и в любой семье, в нашей есть свои традиции и особенности. Мы уважаем друг друга, всегда готовы выслушать и "подставить" плечо.
Папа работает бригадиром. В своей работе он непосредственно подчиняется правлению и председателю колхоза Петровичу. Осуществляя руководство бригадой, он обеспечивает своевременное выполнение производственных заданий. Участвует в разработке производственного плана колхоза и годовых рабочих планов по периодам сельскохозяйственных работ. Так же он принимает от правления колхоза по акту рабочий скот, машины и сельскохозяйственный инвентарь и во избежание обезлички закрепляет их за отдельными колхозниками. Федор