— Я так думал... ежели по сторонам этой канавы, — до болота, ну а там и болото...

— Все? Целиком?

-— Да... Если хватит веку и силы…

— А не многовато ли будет?

— Да что ж... Болото ведь не так уж велико... Опять же и сенокос нужен, ежели какую-никакую скотину держать... Хозяин Кюля-Пентти дал вот мне телку да пару ягнят... как бы того, на обзаведение.

Пробст легонько кашлянул. Собственно, согласно доброму обычаю, это он должен был сделать такой подарок — ведь Юсси с малых лет работал у него в пасторате.

— Он их тебе подарил? С какой же стати?

Юсси отвел глаза.

— Ну... не знаю... Оно, конечно, Алма у него пробатрачила год... А может, это он оттого… что сам-то много земли поднял... Испытал, значит.

Пробст опять кашлянул.

— Ну хорошо. Согласен. Расчищай, сколько сил твоих хватит. Можешь забирать болото до самых краев его.

А вот по берегам ручья больше не раскорчевывай — там начинается крепкий строевой лес, это церковное имущество, и я даже права не имею разрешать, чтобы такой лес истреблялся.

— Дальше не трону... А остальное, стало быть, вы мне отдаете?

— Многовато, конечно... Тут будет земли, как у небольшого хутора. Мог бы ты и поскромнее...

Юсси опять услышал покашливание пробста и проговорил тихим, вязким голосом:

— Оно точно... Но ежели и скотина... Овцы там, короны... Раз уж я получил для начала... Как бы в подспорье...

В душе пробста шевельнулось мелковатое, зудящее раздражение. Он бы не разрешил Юсси брать столько земли. Проcто в силу самой примитивной человеческой зависти и жадности: как бы другому не досталось слишком много. Но уже в следующий миг пробст поборол в себе это чувство. И решающую роль сыграл тут подарок Болотного Царя. Старик понимал, что неприлично ему оставаться в стороне, когда чужие люди оказывают помощь его торппарю. Он проглотил досаду и, сделав первый шаг, стал необычайно добрым. Отработку Юсси должен начать только с осени будущего года. Причем в первый год ему придется работать на пасторат всего лишь один день в неделю без коня; на следующий год побольше: один день с конем и день без коня; а уж дальше два дня с конем и день без коня — всего три дня в неделю. Большего с него не потребуют — по крайней мере до тех пор, пока пробст остается хозяином пастората. Договор будет оформлен письменно и останется в силе до самой смерти пробста. У пробста вырвался глубокий вздох: старика мучила астма, и с некоторых пор мысль о смерти посещала его все чаще.

Юсси был доволен. Он подробно рассказал пробсту, как намерен все устроить, что сделать, но все же был насторожен и больше говорил о всяческих трудностях, опасаясь, как бы пробст не подумал, что все это слишком легко. И даже ленивое воображение пробста оживилось. Ушел он настроенный очень благожелательно и думал о трудах Юсси, так сказать, в более широком аспекте:

Такие люди нужны... Такие необходимы родине… Ему следует помочь. А так... это вполне... Ну что бы я на нем выгадал?.. И долго ли мне еще... О-хо-хо...

IV

Сруб Юсси закончил сам. Но лето уже шло на убыль, и все яснее становилось, что если осенью переезжать в новую избу, то без помощников на стройке не обойтись. Одному со стропилами не справиться, да и печник все равно нужен — печей Юсси в жизни не клал. Он долго раздумывал и оттягивал, но иного выхода не было. Правда, на примете у него имелся один человек, который с удовольствием взялся бы помогать ради самой работы. Это был Отто Кививуори. Но Юсси его немного опасался.

И когда Алма предложила позвать Отто, Юсси проворчал:

— Больно уж он разговорчив.

— Ну и пусть себе говорит, зато дело знает.

Да, действительно, если язык у Отто хорошо подвешен, то руки — еще лучше. И Юсси наконец решился. Он пошел в Кививуори.

«Кививуори» — «Каменная гора», так называлась одна из торпп в баронском имении. Никакой горы поблизости не было, но камни имелись в изобилии. Жилая изба была маленькая, серая, но по-своему щеголеватая. Наличники шестистекольных окошек сверкали свежей светло-коричневой краской. За избой виднелся ощипанный козами каменистый пригорок с картофельной ямой под кудрявыми рябинками. Во дворе росли ягодные кусты и раскинулся огород, а перед окнами вился на шестах пышный хмель. На конце одного шеста торчала блестящая бутылка. Юсси презрительно ухмыльнулся и подумал: «Ишь, повесили птиц пугать, чтобы ягод не клевали! Такую дрянь разводят, да еще от птиц берегут! Это все Анна».

Отто валялся на кровати, закинув длинные ноги на спинку. Когда Юсси вошел в избу, Отто переменил позу ленивым, но в то же время очень точным движением: он сел на краю постели и уперся локтями в колени. Это был довольно высокий человек со светлыми, как солома, волосами и темными густыми бровями, из-под которых глядели совершенно синие глаза, живые и улыбчивые. Рот был четко очерчен, середина верхней губы, выступая уголком из-под белесых усов, нависала пухленькой мочкой над плотной нижней губой. Он как будто только что проснулся. Жена недовольно взглянула на него и сказала:

— Сядь, как человек.

Лина, худенькая, стройная блондинка с красивым, но пеню серьезным и немного печальным лицом, была, как и всегда, очень опрятно одета и гладко причесана. В избе у псе все сверкало чистотой.

На выскобленном полу играл с деревянной лошадкой полуторагодовалый ребенок, лицом — вылитый отец.

Юсси сел на скамью, не зная, как начать разговор.

— Э... хорошее нынче лето.

— И не говори. А скоро будут готовы твои хоромы? Люди прямо-таки сказки рассказывают. Изба, мол, выйдет такая, что хоть на паре вороных в нее въезжай.

— Хе-хе... Завести бы хоть одну лошадку для поля, где уж там по избе разъезжать.

— Ну что ж, лошадей купить не трудно. Пошел на ярмарку да и выбрал.

— На какие же деньги я стану лошадей покупать?

— А ты пошарь в своих тайничках. Говорят, у тебя деньги в чулке, спрятаны на чердаке.

Лицо Юсси помрачнело.

— Все может быть. Только мне о таком чулке ничего не известно. Я бы вот как обрадовался, кабы нашел его. Однако у меня такое дело: ищу помощников. Надо печь сложить, да и стропила лучше вдвоем ставить. Вот