Выпустив дым, я прислушался к своим ощущениям и не нашел в них ничего неприятного. Наверное, курить не так уж и вредно, но только не так, как делают это все курильщики, которые не задумываясь смолят по пачке, а то и по две в день. То ли дело – английские джентльмены из романов. Сигара после обеда, и все. Тогда и кайф от этого есть.

А у нас как получается? Вошел – закурил. Вышел – закурил. Перед началом работы – закурил. Закончил – опять же сигаретку. И так без конца. И уже не чувствуешь ни вкуса табака, ни кайфа от него. Разве что от первой сигареты с утра. А дальше весь день делаешь это на автомате и никакого особенного удовольствия от курения нету.

Затянувшись во второй раз, я почувствовал, как меня приятно повело.

Эх, черт побери, вот была бы у меня такая сила воли, чтобы курить по одной или по две в день…

Тюря, наблюдавший за мной со своей койки, усмехнулся и спросил:

– Ну и как, потащило тебя?

– Ага, – ответил я, чувствуя, как по телу пробегает сыплющийся песок.

– И сколько ты не курил до этого?

– Не скажу точно, но около двух лет.

– Я восемь лет не курил, думал, что уже навсегда, но, как видишь…

Он помолчал, а потом неожиданно спросил:

– Слушай, Знахарь, а что тебе в понятиях не нравится?

Слухи о моих распрях с теми, кто придерживался понятий, летели далеко впереди меня, и поэтому, как только я оказался в камере, ко мне сразу же подвалили несколько молодых беспредельщиков, и один из них, представившись Гансом, сказал:

– Молодые Знахаря уважают. Можешь на нас рассчитывать. Если старперы будут давить, мы поддержим.

И они отвалили в свой угол.

Противостояние между законниками и беспредельщиками в последнее время приобрело такие масштабы, что не замечать этого было просто невозможно. И, похоже, мир воров в законе, мир воровских понятий чувствовал реальную угрозу со стороны молодых, не останавливающихся ни перед чем волчат. Да и не волчатами они уже были, а настоящими волками, знающими, что такое кровь, смерть и огромные деньги.

И, судя по всему, они начинали набирать силу, а дальше…

Да-а-а… Интересно, что же будет дальше?

С удовольствием сделав очередную затяжку, я выпустил дым в потолок и, смакуя забытые ощущения, неторопливо сказал:

– Что мне в понятиях не нравится, говоришь… Ну что же, я могу сказать. Правда, я не спикер какой-нибудь, и речь у меня не на бумажке написана, так что извини, Тюря, если не очень складно будет.

– Ничего, я понятливый, – ухмыльнулся Тюря, – давай излагай.

– Ишь ты, прямо как в университете! Ну ладно. Попробую изложить.

Я докурил сигарету до конца и, затушив ее в жестяной баночке из под венгерского паштета, начал:

– Воровское сообщество в последнее время обрело невиданные доселе возможности.

Тюря покосился на меня, а мне стало смешно.

– Это ничего, что я как в газете, начал?

– Ничего, ничего, только ты, смотри, не закончи, как в газете.

– Не боись. В газете слабо закончить так, как закончу я.

– Ну-ну!

– Так вот. Обрело возможности. Это – деньги, это – производство, это – средства массовой информации. То есть – радиостанции, издательства, типографии и прочее. Фильмы про бандитов снимают? Снимают. Целыми сериалами. И бандиты там такие благородные, что аж слеза прошибает. Радио «Гарсон» круглые сутки гоняет блатняк. Все про зону, про колючку, про нары да про то, какие воры и убийцы ребята кайфовые да несчастные и как они через решетку на звездочки вольные смотрят. И еще про то, как они маму любят и на березки дрочат… Ну да ладно, я не об этом.

Я повернулся на бок и, глядя на Тюрю, спросил:

– Это ничего, что я так о нас, о злодеях, говорю?

– А ничего, ничего. Ты говори, а я послушаю. Интересно, знаешь ли.

Он отложил свою бисерную зебру и завалился на шконку.

– Ну вот и хорошо. А главное, все трендят о каких-то там понятиях. Мол, это – по понятиям. А где они, эти понятия? И знаешь, почему авторитетам скоро кирдык придет? Я тебе скажу. Тут один щенок договорился в разговоре со мной до того, что употребил выражение «воровское движение». Да какое это, к долбаной бабушке, движение, если каждый творит то, что ему угодно, и подгоняет эти понятия к своим поступкам, как ему угодно? Ты посмотри на этих уродов, которых тут полная камера! У них понятия не идут дальше того, на сколько метров от петуха должен находиться уважающий себя урка. И как он должен защищать свою честь, если его назовут козлом. И все! Ну, там еще какие-то пионерские представления о том, что крысятничать нехорошо. Это же детский сад. Это же, блин, сборище дегенератов!

Я сделал паузу и сказал:

– Дай-ка еще сигаретку, Тюря! Я пацанам скажу, мне пришлют передачку. Рассчитаюсь.

Тюря молча протянул мне пачку, и тут я обратил внимание на то, что в камере царила тишина, и единственным звуком, нарушившим ее, был щелчок зажигалки, поднесенной мне молодым беспредельщиком по прозвищу Симпсон.

Все восемьдесят рыл слушали меня, сидя тихо, как мышки за плинтусом. И авторитеты, и простые, как дворницкий лом, урки, и отмороженный молодняк – все они молчали и слушали, как разглагольствует молодой одноглазый вор в законе Знахарь.

Как он, свинья неблагодарная, без страха идет против мнения общества, которое, между прочим, и возвело его в ранг того самого вора в законе. Я обвел взглядом камеру и увидел, что все смотрят на меня.

Одни – с надеждой на то, что я каким-то волшебным революционным образом окажусь лидером нового криминала и любому вору, не придерживающемуся правильных понятий, можно будет сказать: «Вор? А что ж ты, падла, не по понятиям живешь?»

Другие, те, кто привык подгонять понятия под себя, – с весьма недобрым и многообещающим выражением, говорившим о том, что сколько бы птичка ни чирикала, а ответ держать придется.

И, между прочим, по тем самым гибким и удобным кому надо понятиям.

А остальные, то есть те самые уроды, которых тут, как я только что изволил сказать, полная камера, – просто с тупым любопытством. Как бараны из-за загородки следят за непонятными делами людей.

Я уже забыл о том, что не курил два года и, привычно затянувшись, прищурил единственный глаз, в который попал дым.

Выпустив тонкую струйку дыма, я сказал:

– Зря я тогда курить бросил. Все-таки кайф, хоть и вредно.