К «Reflet Medicis» Алевтина с Варламовым прибыли в элегантном «Пежо-607». В фойе почти никого не было, гостей уже пригласили занять свои места в зале. Остались лишь организаторы и журналисты, которые мгновенно взяли их в кольцо. Посыпались вопросы. Аля не понимала смысла слов и лишь растягивала губы в улыбке. Радовало, что вопросы задавали не ей, а Ивану Аркадьевичу, иначе она выглядела бы безмозглой идиоткой. Алечку только фотографировали и разглядывали с интересом, таким небрежным и скользким, что ей становилось тошно и хотелось провалиться сквозь землю. Без сомнения, ее воспринимали, как любовницу Варламова, что было крайне неприятно. Не об этом ли предупреждал ее Иван Аркадьевич перед премьерой? В машине он вдруг как-то странно посмотрел на нее и вскользь сказал, чтобы она готовилась к худшему. Она, как всегда, постеснялась уточнить, что он имел в виду, а он тоже, как всегда, не посчитал нужным объяснить более доступно. Как же он любил недосказанности… Аля посмотрела на Ивана Аркадьевича. Держался он молодцом. Внешне выглядел спокойным, шутил и подыгрывал журналистам, но Алевтина чувствовала, что режиссер сильно взволнован и напряжен. Таким она видела его впервые. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Как еще может вести себя режиссер на премьере собственного фильма? Пускай это далеко не первая его картина, какая разница.

Алечка попыталась понять свои ощущения. Пожалуй, в данную минуту она чувствовала себя сродни студентке на первом в жизни экзамене. Ее бросало то в жар, то в холод. В груди бешено стучало сердце, мерзли руки, элегантные туфельки казались стопудовыми гирями. Теперь Алечка жалела, что не выпила с Рутом шампанского. Сейчас она не отказалась бы и от стакана водки, лишь бы панический страх, сдавливающий грудь, отступил и она смогла бы адекватно воспринимать действительность.

Варламов кратко ответил на часть вопросов и вежливо пригласил прессу пройти в кинозал, пообещав, что после показа картины на пресс-конференции, посвященной премьере, уделит интервью больше времени. Журналистов это вполне устроило, и их оставили в покое.

В кинозале горел приглушенный свет, журналисты расселись, и в зале почти не осталось свободных мест. И снова мелькнула мысль, что кинотеатр выбран удачно. Уютное камерное помещение с бархатными красными креслами располагало к себе и настраивало на нужную волну спокойного вдумчивого созерцания.

Их появление привлекло внимание, по залу прокатилась волна шепота. Варламов проводил Алевтину к ее месту в первом ряду, где уже ожидала своей участи съемочная группа, а сам поднялся на сцену, чтобы представить картину и поприветствовать гостей. Раздались аплодисменты. Аля кивком поздоровалась со всеми, села рядом с Рутгером Ольсеном и улыбнулась ему мягкой виноватой улыбкой. Рут презрительно оглядел ее с ног до головы, лениво пригнулся к уху и что-то шепнул на английском, дыхнув на нее легким запахом алкоголя. Что именно, Алевтина не разобрала, кажется, Ольсен говорил ей про какой-то пляж. Вероятно, пытался сделать комплимент, решила Алечка, ответила ему лучезарной улыбкой и завистливо вздохнула, вновь сожалея о том, что отказалась выпить шампанского. Рут почему-то выглядел злым и неестественно расслабленным. Тоже волнуется перед премьерой и обижается, что она его отшила, подумала Алевтина. Иначе почему бы Ольсен вдруг обратился к ней по-английски, хотя вполне сносно говорит по-русски? Хорошо еще, не на датском, с родным языком Ольсена у Алевтины были большие проблемы, точнее, глобальные – она ни слова не понимала. Впрочем, английский тоже был ею успешно забыт, остались лишь смутные воспоминания. Правда, утраченные знания самопроизвольно восстанавливались в экстренных случаях, например, в магазинах, ресторанах и гостиницах. У Рута, вероятно, был обратный процесс, и в стрессовых ситуациях он напрочь забывал русский. «Точно, волнуется», – пришла к выводу Алечка и осторожно покосилась на Рута. Дорогой бежевый костюм в тонкую полоску, жемчужного цвета рубашка с перламутровыми пуговицами, белые волосы небрежно уложены в стильную прическу, легкий загар, румянец на скулах. Ольсен был невозможно хорош собой, и ей было странно, что он нервничает. Несомненно, актера ждал очередной триумф. Глядя на него, невозможно было предположить обратное, даже вечный аллергический насморк, которым страдал Рут и из-за этого говорил немного в нос, поклонницы воспринимали как достоинство. Алевтине в голову вдруг пришла неприятная мысль, что на экране рядом с ним она будет смотреться бледной поганкой. Она совсем сникла и приготовилась к тому, что после премьеры ей ничего хорошего не светит.

Варламов закончил вступительную речь, поблагодарил присутствующих и спустился со сцены. Алевтина заерзала в кресле, ожидая, что режиссер присоединится к ней и она сможет опереться о его дружеское плечо. Но Иван Аркадьевич бодрым шагом прошел мимо и вышел за дверь, вызвав в зале небольшое волнение. Алечка растерянно приподнялась, чтобы бежать за режиссером, но потом вспомнила заметки прессы о том, что Варламов всегда так поступает (уходит из зала во время премьеры своих фильмов и бродит в одиночестве по вестибюлям кинотеатров, ожидая конца просмотра), и уселась обратно в кресло. Как же она понимала Ивана Аркадьевича в данную минуту! Когда свет погас, киноэкран ожил, появилась заставка, зрители затихли, и из динамиков полилась приятная музыка. У Алечки возникло непреодолимое желание выбежать из зала вон. Но вакантное место за дверью уже было занято. Она откинулась на спинку кресла и обреченно уставилась в мерцающий экран.

Елизавета Павловна де Туа последний раз обернулась к входу в кинозал и нервно забарабанила пальцами по подлокотнику кресла: фильм начался, но одно место рядом с ней по-прежнему пустовало. А ведь обещала, что непременно придет, хочет прийти, просто горит желанием увидеть новый фильм Варламова! Опять опаздывает, решила Елизавета Павловна и нахмурилась. Кто-кто, а Мишель не могла пропустить подобное светское мероприятие. Сейчас явится, шумно ворвется в зал, сверкая бриллиантами и оставляя за собой шлейф дорогих духов. Потревожит людей, привлечет к своей персоне нежелательное внимание. Начнутся пересуды… Елизавета Павловна поморщилась и плотно сжала губы: несносное поведение племянницы каждый раз выбивало ее из колеи. Даже фильм смотреть уже особого желания не было. Хотя с первых кадров было видно, что он превосходен, и денег, которые она щедро вложила в этот некоммерческий проект, ей было совсем не жаль. Несомненно, Варламов не прогадал, что пригласил на главную роль Рутгера Ольсена. Как же он хорош, какая стать, какое врожденное мужское обаяние и притягательность! На мгновение Елизавета Павловна залюбовалась героем. Интерес к фильму снова понемногу подогревался. Разгоралось и любопытство – оценить игру актрисы, сыгравшей в фильме главную роль. Варламов пообещал, что Елизавету Павловну ждет сюрприз, но что он имел в виду, она так и не поняла. Возможно, что-то особенное было в игре или внешности актрисы, решила Елизавета Павловна, сожалея, что совсем не рассмотрела девушку, когда та вошла в зал под руку с режиссером.

Сюжет увлекал Елизавету Павловну все сильнее. Раздражение по поводу Мишель постепенно проходило. Ей нравился этот неспешный ритм, заданный режиссером, нравилась работа оператора, чудесная музыка, натура…

На экране появился живописный сельский пейзаж. Герой Ольсена шел по дороге к небольшому аккуратному домику, стоящему на отшибе деревни. Он поднялся на крыльцо, постучал, дверь распахнулась, и на пороге появилась девушка в легком белом платье. Оператор взял лицо актрисы крупным планом… Елизавета Павловна подалась вперед и ошеломленно уставилась в экран – с экрана на нее смотрела племянница Мишель!