Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(Елена Прудникова)
В итоге члены кружка стали считать себя марксистами. Хотя Маркса они и не читали. Но это было достаточно распространенным явлением в то время. Как мы увидим дальше, Троцкий начал революционную деятельность с еще меньшим объемом знаний в данной области.
Вообще-то увлечение марксизмом, причем, чаще всего именно в пересказах, было тогда очень распространено. С одной стороны, это было неким признаком «продвинутости». С другой – казалось, что это учение выводит на дорогу, ведущую в царство всеобщей справедливости. Иосифа Джугашвили интересовало, скорее, второе. О справедливости он мечтал с детства. Так, еще в совсем маленьком возрасте Иосиф хотел стать писарем, чтобы помогать людям грамотно писать прошения. Марксизм же дал этому стремлению к справедливости конкретное направление.
Мотивацию Иосифа подтверждают его дальнейшие действия. Он не занимался болтовней в своей среде. Довольно быстро Джугашвили нашел единомышленников вне стен семинарии. В начале 1898 года он познакомился с кружком железнодорожных рабочих, которые занимались тем же самым – изучали марксистскую литературу. Они оценили семинариста, хотя вообще-то рабочие к представителям иной среды относились с большим недоверием. Одновременно Джугашвили и сам учился, превращаясь из «марксиста» в человека, который всерьез разбирается в этом учении. Из Иосифа получился неплохой пропагандист – он умел четко и понятно объяснять сложные вещи. Вскоре Иосиф стал вести уже собственный кружок, состоящий из русских молодых железнодорожников. Оставалось дело за малым – вступить в революционную организацию. Что Иосиф и сделал, в том же году став членом РСДРП.
Кстати, а почему рабочие вообще слушали революционеров? Сегодня многие любят поговорить о всяких-разных врагах России, финансировавших революционное движение. Но на самом-то деле растущая популярность социал-демократов была связана прежде всего с тем, что жизнь у рабочих была хреновая. Им хотелось жить лучше, а любые попытки борьбы за свои экономические права власть расценивала как «подрыв устоев»[1]. Так что у рабочих просто не было иного выхода.
Эти занятия никак не сочетались с учебой в семинарии. Времени не хватало, да и, скорее всего, продолжать учебу Иосиф уже не видел смысла. В самом деле, а зачем? Священником он становиться уже явно не собирался. Другая возможность, которую предоставляла семинария, – поступление после ее окончания в университет – ему все одно не «светила» – обучение в университетах было платным. Так что Джугашвили учился все хуже и хуже. В конце концов просто плюнул – так и не став сдавать экзамены за пятый курс. В 1899 году он был из этого учебного заведения исключен. Началась иная жизнь.
Пора перейти ко второму герою этой книги. Его дорога в революционеры была куда более интересной, нежели у Иосифа Джугашвили.
Интересна уже дата рождения будущего «демона революции». Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий) родился 25 октября (7 ноября) 1879 года. То есть ровно за 38 лет до Октябрьского переворота, в котором он сыграл столь важную роль. Вот уж раздолье для любителей всяких паранаучных теорий…
Итак, Лейба Давидович родился в деревне Яновка Херсонской губернии в еврейской семье. Однако семья эта была не совсем обычной. Как известно, большинство российских евреев жили в «черте оседлости» в населенных пунктах, называвшихся «местечками». Нравы там были интересными – огромную роль играли традиции, а заправляли делами раввины, власть которых была очень сильна. Еврейский просветитель И. Г. Оршанский писал: «Всякому, знакомому с еврейским бытом, известно, что староеврейский строй жизни, с его средневековыми учреждениями, религиозной обрядностью и фанатизмом, держится на силе консервативного, фанатического общественного мнения еврейского населения этих городов и местечек. Личная свобода, личная мысль здесь совершенно задавлена деспотизмом общины, которая следит зорким оком за тем, чтобы никто из ее членов не отступил от завета отцов ни на один волос; и горе тому, кто будет замечен в измене вере своих предков или хоть малейшему обычаю, освященному временем!»
На все, что творилось вокруг, жители местечек не обращали внимания. Не зря ведь в русский язык пришло слово «местечковый», означающее зацикленность на местных интересах.
Мало того, в еврейских общинах (кагалах) было принято поддерживать своих неимущих соплеменников. В конце XIX века от 25 до 38 % российских евреев жили за счет благотворительности наиболее состоятельной части общины.
Эти реалии нравились далеко не всем – дескать, а чего это я должен кормить нищету? Многие стремились любыми способами вырваться из таких вот замкнутых мирков. Среди них был и успешный коммерсант Давид Лонтьевич Бронштейн. Летом 1879 года он купил 100 и арендовал 200 десятин (гектаров) земли у разорившегося помещика полковника Яновского. Таких людей называли «арендаторами».
«Звалась она (деревня. – А. Щ.) Яновкою – по имени помещика Яновского, у которого была куплена земля. Старик Яновский вышел в полковники из рядовых, попал к начальству в милость при Александре II и получил на выбор 500 десятин в еще не заселенных степях Херсонской губернии. Он построил в степи землянку, крытую соломой, и такие же незамысловатые надворные строения. С хозяйством у него, однако, не пошло. После смерти полковника семья его поселилась в Полтаве. Отец купил у Яновского свыше 100 десятин да десятин 200 держал в аренде. Полковницу, сухонькую старушку, помню твердо: она приезжала не то раз, не то дважды в год получать арендную плату за землю и поглядеть, все ли на месте. За ней посылали лошадей на вокзал и к подъезду выносили стул, чтобы легче было ей сойти с рессорного фургона. Фаэтон у отца появился лишь позже, когда завелись и выездные жеребцы. Старушке полковнице варили бульон из курицы и яички всмятку. Гуляя с сестрой моей по саду, полковница отдирала сухонькими ноготками со стволов застывшую древесную смолу и уверяла, что это самое лучшее лакомство».
(Л. Д. Троцкий)
По сути, арендаторы пришли на место разорившихся дворян. Вот как Троцкий описывал знакомых отца, семью дворян Гертопановых: «Когда-то вся округа принадлежала этой семье. Теперь у стариков остались 400 десятин, но они заложены и перезаложены. Мой отец снимает эту землю, а арендные деньги идут в банк. Тимофей Исаевич жил тем, что писал крестьянам прошения, жалобы и письма. Приезжая к нам, он прятал в рукав табак и сахар. Так же поступала и жена его. Брызгаясь слюною, она рассказывала о своей юности, о рабынях, роялях, шелках и духах. Два сына их выросли почти неграмотными. Младший, Виктор, был учеником у нас в мастерской».
Стоит отметить, что Новороссия, то есть Причерноморье и Приазовье, сильно отличалась от центральной России. В последнем случае были распространены «вишневые сады», то есть помещичьи хозяйства, не дававшие дохода, а то и вовсе убыточные – да еще и заложенные. И параллельно общинное крестьянское землевладение с мельчайшими наделами, которые с трудом кормили сами себя.