Пересекая внутренний двор, я обдумываю слова Юстианы и едва смотрю по сторонам. Хочется верить, что внутри меня действительно сокрыта сила, которая поможет принять правильное решение. Только как ее обнаружить?

Поток невеселых мыслей останавливает ссора, развернувшаяся у входа в замок.

— Передай своему отцу, что мне нет дела до его нравоучений.

Судя по тону, Люцифер снова взбешен, и я прячусь за ближайшим деревом — хватит встреч на сегодня.

— И пусть держится подальше.

Не просто взбешен, но и нарывается на драку.

Я не вижу лица его собеседника — мешают огромные белые крылья — но его поза кажется расслабленной, а голос невозмутимым:

 — Если это так важно — скажи ему лично.

— Не испытывай мое терпение, Теонис! Ваше семейство давно этим славится.

— Иначе ты пожалуешься Сатане?

Он же… подначивает Люцифера! Нетипичное поведение для ангела. Я невольно замираю, с любопытством наблюдая за их перепалкой, но насладиться зрелищем мешает Ромуил. 

— Уймитесь оба! — спустившись по ступеням, он направляется к спорящим.

Люцифер демонстративно разворачивается и уходит, а Ромуил, вместо того, чтобы его отчитать, напускается на Теониса:

— Мы не раз обсуждали твое поведение, сын, но вместо терпимости ты открыто демонстрируешь неприязнь!

Я еле сдерживаю возмущенный возглас. Вот же невыносимый характер! Ромуил даже к собственному сыну предвзят.

— Запомни, Тео, чтобы стать архангелом, репутация должна быть безупречной…

Не дослушав их разговор, я огибаю учебное крыло и усаживаюсь на скамью в одной из беседок. Неужели и моя мама будет такой же требовательной? И что она сделает, если я не пойду по ее стопам? Пусть я не собираюсь на сторону ада, но и выбирать небеса от безысходности не хочу.

— Ты ведь Эвелин Райли? — тоскливые размышления прерывает появление Теониса. Подойдя ближе, он опирается плечом о мраморную колонну и с интересом наблюдает за мной. — Я слышал о твоей матери.

Воодушевление тут же тонет в досаде.

— Да уж, как самостоятельная личность я никому не интересна, — раздраженно бросаю я.

— Извини, я не хотел тебя обидеть.

Он отстраняется, намереваясь уйти. Действительно сожалея, без тени позерства и не пытаясь изобразить оскорбленного — я чувствую искренность.

— Подожди, — поддавшись порыву, я вскакиваю.

Теонис удивленно оборачивается, и я замечаю, какие ясные у него глаза. Необязательно просить прощения — видно, что он не держит зла — но я все равно хочу объясниться.

— Я не должна была срываться. Просто… тяжело в один миг стать частью неведомого мира.

— Это и твой мир, — возражает Теонис. — Небеса, ад и земля едины.

— Сложно его понять и принять, — вздыхаю я, устало опускаясь на скамью. — На лекциях нам уже рассказывали о многомерности пространства, но это не укладывается у меня в голове.

— Позволишь объяснить? — он присаживается рядом, но не вплотную, а на достаточном расстоянии, намеренно подчеркивая отсутствие низких помыслов.

— Только если не так же уныло, как делает Ромуи… — я испуганно прикрываю рот ладонью, осознав, кому это сказала. — Прости…

— Отец не всегда умеет заинтересовать, — Теонис искренне усмехается, и на его щеках появляются едва приметные ямочки. — Хоть и ратует за просвещение.

— Я готова учиться.

— Тогда начнем с самого начала. Каким мир представляли в древности?

Он складывает ладони на коленях и замолкает, ожидая ответа, а я принимаюсь гадать:

— Ты имеешь в виду теорию о трех слонах и черепахе?

— Нет. Лучше вспомни о шумерах.

— Они считали, что существуют верхний, средний и нижний миры — небеса, земля и ад соответственно.

— Верно, — кивает Теонис. — На такой простой модели нам было легче объяснять устройство сущего менее развитым созданиям.

— Хочешь сказать, что на заре эпох ангелы делились знаниями с людьми?

Так вот почему шумерских царей изображали с крыльями! Древние жители Месопотамии не придумывали легенд, а восславляли тех, кто их обучал, увековечив в камне.

— И ангелы, и демоны, — Теонис пожимает плечами, словно вывод напрашивается сам. — Нам было важно заложить фундамент веры, а понимание более сложной сути пришло позже: миры не лежат один под другим, а сплетаются воедино, проходя сквозь пространство и время.

— То есть… смешиваются? — перебиваю я, пытаясь провести аналогию. — Как вода?

— Да, — Теонис с энтузиазмом хватается за подсказку. — Подобно водам сливающихся рек, когда не разберешь, где какая. Есть время, и есть движение — в них пребывают частицы каждого мира.

— А почему эти миры не раскидывает в стороны?

Что было бы весьма логично, учитывая, что они перемещаются.

— Потому что есть нерушимые точки соприкосновения. Между адом и раем — это приграничье, между адом и землей — земное ядро, между небом и землей — горные вершины.

Значит, миры все-таки закреплены, и поэтому их не уносит прочь. Господи, как же разобраться во всем этом хаосе? Новая реальность слишком запутана и неправдоподобна. Нельзя находиться везде и нигде одновременно!

— А Тьма вечности? — я продолжаю искать противоречия. — Тоже смешивается с мирами?

— Она их окружает, — терпеливо поясняет Теонис.

—  Как космос? — мне все сложнее подбирать сравнения. — Но почему мы тогда не проваливаемся сквозь все эти… слои?

— Их сдерживает лимб. Только открыв проход сквозь него, можно попасть из одного мира в другой — так мы оказываемся на земле, и так же души умерших попадают в Чистилище.

Я начинаю понимать, к чему он клонит:

— Так болезненный свет после аварии… 

— Это свет лимба, — подтверждает догадку Теонис.

Я стискиваю виски ладонями, надеясь уцепиться хоть за что-то привычное:

— Я думала, так называют место для душ, не попавших ни в рай, ни в ад…

— Люди утратили истинное знание о лимбе, а мы не спешим восполнять пробел, чтобы не повторилась история с Данте. Хватит и одного раза, когда несведущий оказался в преисподней, будучи живым.

У меня холодеют кончики пальцев. Так «Божественная комедия» не выдумка?