Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хэл потрясенно встал и всмотрелся в лица моряков; он увидел незнакомое выражение: уважение, смешанное с легким страхом.
— На что глазеете? — взревел Нед Тайлер. — Развлечение закончилось. У вас нет работы? За помпы! Брам-стеньга провисла. А все, кто без дела, сейчас займутся топ-реями!
Послышался топот босых ног: все разбежались по местам.
Хэл наклонился, поднял саблю и протянул ее боцману рукоятью вперед.
— Спасибо, Нед. Она пригодилась.
— И ты хорошо ею воспользовался. Не помню, чтобы кому-то, кроме твоего отца, удалось побить этого нехристя.
Хэл оторвал край своих оборванных парусиновых штанов, прижал к уху, чтобы остановить кровь, и пошел в каюту на корме.
Сэр Фрэнсис оторвался от судового журнала, держа в руке гусиное перо.
— Не будь таким довольным, щенок, — сказал он. — Аболи, как всегда, играл с тобой. Он мог десяток раз проткнуть тебя до этой твоей удачной финальной атаки.
Когда сэр Фрэнсис встал, в крошечной каюте почти не осталось места. Переборки от палубы до палубы были уставлены фолиантами, стопки книг стояли на полу, и еще несколько переплетенных в кожу томов лежали в нише, которая служила отцу кроватью. Хэл гадал, где же отец находит место для сна.
Отец обратился к сыну на латыни. Он настаивал на том, чтобы, когда они оставались вдвоем, разговор шел на языке образованных, цивилизованных людей.
— Ты умрешь раньше, чем станешь настоящим фехтовальщиком, если не научишься управлять сталью не только рукой, но и сердцем. Какой-нибудь случайный голландец при первой же стычке разрубит тебе челюсти. — Сэр Фрэнсис строго посмотрел на сына. — Повтори закон шпаги.
— Глаз за его глазами, — ответил Хэл тоже на латыни.
— Громче, мальчик!
Слух сэра Фрэнсиса за долгие годы сильно ухудшился от тысяч залпов из кулеврин. В конце каждой схватки из ушей пушкарей шла кровь, и даже офицеры на полуюте начинали слышать звон небесных колоколов над головой.
— Глаз за его глазами, — торопливо повторил Хэл, и отец кивнул.
— Его глаза — окно рассудка. Научись читать в них его намерения до того, как он начнет действовать. Узри удар до того, как он будет нанесен. Что еще?
— Второй глаз за его ногами, — процитировал Хэл.
— Хорошо, — кивнул сэр Фрэнсис. — Ноги приходят в движение раньше, чем рука. Что еще?
— Держи острие высоко.
— Главное правило. Никогда не опускай острие. Всегда целься в глаза. — Сэр Фрэнсис провел сына через этот катехизис, как делал тысячи раз прежде. Наконец он сказал: — Вот тебе еще одно правило. Сражайся с первого удара, а не тогда, когда тебя разозлят или ранят, иначе не переживешь первую рану. — Он взглянул на песочные часы, висевшие над головой. — У тебя еще есть время для чтения до корабельной молитвы. — Он по-прежнему говорил по-латыни. — Возьми Ливия и переводи с двадцать шестой страницы.
Целый час Хэл вслух читал историю Рима в оригинале и переводил каждую строку на английский. Наконец сэр Фрэнсис захлопнул его книгу.
— Есть улучшения. Теперь проспрягай глагол dur.
Так отец выражал свое одобрение.
Хэл торопливо начал спрягать, сбавив прыть, когда добрался до будущего изъявительного:
— Durabo. Я вынесу.
Это слово было девизом на гербе Кортни, и сэр Фрэнсис холодно улыбнулся, когда Хэл повторил его.
— Пусть Господь дарует тебе эту милость, — сказал он. — Можешь идти, но не опаздывай на молитву.
Радуясь свободе, Хэл вылетел из каюты и сбежал по сходням.
Аболи сидел у наветренного борта под бронзовой кулевриной. Хэл пристроился с ним рядом.
— Я тебя ранил.
Аболи сделал красноречивый жест, выражающий пренебрежение.
— Цыпленок, барахтающийся на земле, наносит ей раны посерьезней.
Хэл отвел с плеча Аболи парусиновый плащ, схватил за локоть и приподнял мускулистую руку, чтобы взглянуть на глубокий разрез около ребер.
— Тем не менее цыпленок неплохо тебя клюнул, — сухо заметил он и улыбнулся, когда Аболи разжал руку и показал иглу, в которую уже была продета нить для штопки парусов. Он потянулся к игле, но Аболи его остановил.
— Сначала промой рану, как я учил тебя.
— Своим длинным черным питоном ты и сам можешь дотянуться, — предложил Хэл, и Аболи расхохотался, тихо и басисто, словно отдаленный гром.
— Сделай это маленьким белым червячком.
Хэл встал и развязал шнурок, державший его штаны. Они упали, и Хэл правой рукой отвел крайнюю плоть.
— Крещу тебя, Аболи, повелителем цыплят!
Он точно воспроизвел проповеднический тон отца и направил на открытую рану струю желтой мочи.
Хотя Хэл знал, как это больно — Аболи много раз проделывал с ним то же самое, — черты черного лица оставались спокойными. Хэл вылил на рану все до последней капли и завязал шнурок. Он знал, как действенно это средство племени Аболи. Когда тот использовал его в первый раз, Хэл испытал отвращение, но за все последующие годы он ни разу не видел, чтобы после такого средства рана загноилась.
Он взял иглу и нить и, пока Аболи левой рукой стягивал края раны, зашил ее аккуратными стежками мастера по починке парусов, протыкая иглой эластичную кожу и плотно стягивая ее. Закончив, он взял заранее приготовленный Аболи горшок с горячей смолой, густо смазал зашитую рану и удовлетворенно кивнул.
Аболи встал и приподнял свою парусиновую юбочку.
— Теперь займемся твоим ухом, — сказал он, и его плоский пенис наполовину высунулся из кулака.
Хэл отскочил.
— Это же просто царапина, — возразил он, но Аболи безжалостно схватил его за волосы и повернул лицом кверху.
* * *
Под звуки колокола экипаж собрался на палубе. Все стояли молча, обнажив головы, даже чернокожие африканцы, которые не поклонялись распятому Господу, а помнили богов, живущих в темных лесах их родины.
Когда сэр Фрэнсис, держа в руках большую Библию в кожаном переплете, произносил:
— Молим тебя, всемогущий Боже, передай нам в руки врага Христа и не дай ему торжествовать… — только его взгляд был устремлен к небу. Все остальные смотрели туда, откуда должен прийти враг, нагруженный пряностями и серебром.
На середине долгой речи ветер принес с востока темные тучи, которые обрушили на палубу потоки дождя. Но непогода не могла прервать общение сэра Фрэнсиса со Всемогущим, и поэтому экипаж ежился в просмоленных парусиновых куртках и шляпах из того же материала, завязанных под подбородком; вода струилась по спинам моряков, словно по бокам выбравшихся на берег моржей, но сэр Фрэнсис не опустил ни одного слова из своей молитвы.
— Господь бури и ветра, — молился он, — помоги нам. Господь битв, будь нашим щитом…