— Это я показал тебе статью и сказал: «Посмотри! Здесь пишут, что в одном кебабе две тысячи калорий!»

— Как бы то ни было, от них есть своя польза.

— Какая от них может быть польза?

— Они отложатся в виде жира у тебя в области живота, и ты будешь лучше подготовлен к апокалипсису, когда тот наконец грянет. Мы сумеем продержаться дольше остальных. Толстые брюхом унаследуют Землю.

Дэв попытался тихонько издать боевой клич, но подавился острым соусом и закашлялся. У него пунктик на том, что касается апокалипсиса, — осложнение после долгих лет, проведенных за играми, полными скитаний по постапокалиптическим пейзажам, поиска ценных вещей и битв с гигантскими жуками. Он считает, что эти игры дают ему «необходимый жизненный опыт».

В данный же момент он испытывал затруднения с тем, чтобы попасть ключом в замочную скважину. Тут уж не до выживания в постапокалиптическом мире. Очки тоже мешают, но они важны для Дэва. Его IQ где-то в районе ста сорока шести, причем это мнение не только психиатра, к которому родители водили его в четыре года, но и результат какого-то телевизионного теста. Спьяну я горжусь интеллектом Дэва, но я бы никогда не подумал, что он хотя бы приближается к упомянутому показателю. Он четыре раза подавал заявку на участие в шоу «Ученик», но почему-то этот владелец маленького магазинчика подержанных видеоигр на Каледониан-роуд пока не получил положительного ответа. Я мог бы посмеяться, если бы не знал, что это разбило Дэву сердце.

Можно с легкостью утверждать, что Дэв не изменился со своих четырнадцати лет. Его интересы, его манера общения с девушками, даже его внешность остались такими же. Понимаете, когда ему было четырнадцать, умер его дедушка. Как потом стало ясно, смерть эта оказала огромное влияние на всю дальнейшую жизнь Дэва. Не потому, что он воспринял это как большое горе, хотя, конечно, не без этого. Дело в том, что отец Дэва не любил попусту тратить деньги. За год до этого Дэв начал замечать, что отличается от сверстников в некоторых мелочах. Так, он не мог прочитать указатель, не мог определить время по часам, периодически с громким стуком выпадал из кровати. А все потому, что был близоруким.

Его отец — деловой человек. Он подумал, зачем платить за оправу, когда можно бесплатно использовать уже имевшуюся.

Так что Дэв получил оправу от очков дедушки. Да, в наследство от дедушки.

Буквально через три дня после похорон. Разумеется, с новыми линзами, но их вставил приятель отца, державший мастерскую на Уайтчепел-роуд, и сделаны они были, судя по царапинам, из дешевого пластика. Следующие четыре года над ним смеялись все и каждый. Мальчишеское лицо в сочетании со стариковской оправой делало его похожим на маленького ребенка, стащившего солнечные очки у матери. Дэв попытался отрастить усы, чтобы выглядеть старше, но только стал похож на военного диктатора в миниатюре.

Несмотря на это, он так и не купил себе новые очки. Зачем? Он нашел свой стиль. И теперь этот стиль работал на него. В университете, во всяком случае, первое время, его считали странным. Он и без того выглядел не слишком банально, а в этой толстой черной оправе — и подавно. Но на первом курсе очки были для него памятью о доме, на втором — эксцентричной деталью имиджа, а на третьем, как он надеялся, — приманкой для девушек.

(Он ошибался.)

Но потом, в сочетании с волосами, которые он не удосуживался подстричь, и футболками, которые он либо получал бесплатно, либо покупал на распродажах за фунт и пенни, эти очки придавали ему уверенный вид. Они придавали ему вид…

Ну да, именно так: они придавали ему вид Дэва.

Иностранки не могли его толком понять, но им нравились его яркие куртки; в общем, они думали, что парень выглядит круто.

— Ага! — Наконец-то справившись с дверью, он ударил кулаком по перилам лестницы. — Я знаю, что поднимет тебе настроение!

Войдя в квартиру, Дэв бросил свой кебаб на стол и направился на кухню, где принялся шумно копаться в шкафу. Я пошел к себе, включил ноутбук и с некоторым усилием придал лицу решительное выражение.

Может быть, мне действительно давно надо было это сделать: удалить ее из круга друзей, покончить с этим и двигаться дальше. Забыть о прошлом. Вести себя по-взрослому. Это не потребовало бы особых усилий. Тогда смог бы включать компьютер, не чувствуя этой тупой боли, предвещающей что-то плохое, и жить спокойно дальше.

Я как раз подключался к Интернету, когда Дэв воскликнул:

— Ага! Я нашел ее, Джейс. Целая бутылка «Ежиновки»! Ежевичное бренди. Как насчет того, чтобы до утра пить и играть в «Золотой глаз»?

Но я его не слушал. Даже не слышал толком. Сейчас я могу только догадываться, что именно он говорил. Он мог бить вазы и петь расистские песни собственного сочинения, но я был поражен тем, что увидел на экране.

На этот раз это было всего одно слово.

Но я чувствовал себя так, как будто меня избили, растоптали мою надежду и посмеялись над всем, чем я дорожил.

— Джейс? — окликнул меня Дэв. — Кем будешь играть? Джеймсом Бондом или Натальей?

Но я даже не посмотрел в его сторону.

Глаза щипало от слез, и я чувствовал, как все волоски у меня на теле встали дыбом. Предо мной все еще стояли слова «Сара Беннет…» и еще одно чудовищное, мерзкое слово.

«Помолвлена».

Вот такое слово, если хотите знать. «Помолвлена». Сара помолвлена с Гэри. Гэри помолвлен с Сарой. Сара и Гэри помолвлены.

Не знаю, кто после такого мог бы играть с Дэвом в «Золотой глаз». А потому я просто сидел в своей холодной, пропахшей ежевикой комнате, ничего не чувствуя после информационного шока и «Ежиновки», и раз за разом обновлял страницу, читая все новые и новые поздравления.

«Ура!» — написал Стив — чего от него еще ожидать; «яхуу!» — оставила комментарий Джесс — вполне в ее стиле; «давно пора!» — от Анны.

Неужели, Анна? Давно пора, правда? Они встречаются полгода, Анна. Мы с Сарой были вместе четыре года. Но ты никогда не считала, что нам с ней пора пожениться, ведь так? Что во мне так тебе не нравилось? Моя одежда? Моя работа?

Или ты стала так думать после того раза, как я пролил на стол и твои туфли красное вино? Меня потом стошнило, и ты назвала меня придурком.

Да, наверное, дело именно в этом.

«Вы самая прекрасная пара», — написал Бен, и вот от этого мне и вправду стало больно. Ведь Бен мой друг, Сара, не твой. Да, конечно, все мои друзья достались тебе, но это только потому, что мне было стыдно и страшно смотреть им в глаза. Я отхлебнул бренди прямо из бутылки и снова углубился в чтение всех этих восторженных восклицаний, поздравлений и смайликов. Каждый восклицательный знак вонзался мне в сердце.

Мне захотелось возопить: «А как же я?!» Неужели никто не думает обо мне? Почему вы все сходите с ума от радости в связи с тем, что Сара собирается замуж, а когда я ем суп — никто не проронит по этому поводу ни слова?