всей конституцией тела, взгляда, непоколебимой души. Затем, набрав в рот щепотку желанного мужества, продолжил речь.

— А ты? Хватило бы тебе, раб, смелости, чтобы возвысится над собственным народом? —

Гость опешил после услышанных слов. Очевидно, ренегат не ожидал такой дерзости в свой адрес. Тогда его глаза сделались рубином злости, а дистоническая рука скрылась за пазухой плащевика. Предполагал ли отрок хлебопекаря такой исход? В тени очертился хапеш7, который изящно управлялся незнакомцем и уже маячил пред физиономией взволнованного Салаха. Наш Махмуд, сидя в стороне, лишь наблюдал за театральной мракотой.

Иллюзия недомерка

Агрессор продолжал держать кончик острого меча у рыхлой щеки египтянина, который терпеливо следил за отблеском лезвия. Он малость разился, смотрел горделиво, словно великим себя почитал, но слабости рук его подвели, а дрожь начала постылеть сполна. Несомненно, Салах не мог не заметить эту особенность, потому решил плыть по течению событий.

Не радую наглецов, — властно сказал привратник — особенно тех, кто дерзит… Но я без единого сомнения отдам за гроши, сердца сотни рабов, которые порочно уходят от истины нашего Кемета, на радость Анубиса….

Мечник оглянулся на редеющий торговый конвой и убедился, что от него оставался лишь малый хвост зевак, поэтому окружной плац сделался практически безлюдным. В этот момент, ренегат вернулся к обществу славных героев, которые, подобно истуканам, ждали дальнейшего навета. На этот раз, лицо приняло прикладистое искривление, однако прежний типаж держался с титанической перманентностью.

Как тебя именовать? — спросил гость

Назвать одно простое имя. Зачем же недомерку интересоваться такой вот вещью? Вряд ли этот человек будет спрашивать подобное, лишь бы удовлетворить своё любопытство. Или нет???

Мне думается, что это излишнее, ибо к чему утруждать услужливый разум такого выскочку, как вы — ответил Салах в сдержанном порыве.

Глаза недомерка были ошеломлены от непрямого отказа, но он продолжал держать себя в руках. По видимому, ему не хотелось перечить собственному упрямству. Как такой плебей может кому-то уступить?

— Что ж окажи мне милость, утруди именем твоим—Переполненный гнева, египтянин хотёл отослать упрямца в далёкий «конец» пустыни. Всё же в силу вежливости, он представил своё имя.

— Салах ибн Ханбаль—

Теперь слушай — промолвил другой — тебе придётся дать мольбу за свои слова через поединок. Если конечно ты так верить в мои павлиньи перья

Адъютанту вздумалось проучить наглеца за его некорректные высказывания, которых было предостаточно, чтобы дать повод для осуществления дуэли. Из уст неприятеля эта фраза прозвучала весьма нелепо, так как имела в себе оскверняющую силу на взрослого мужчину, но никого не смутила данная несуразица. Может, сыграли эмоции, или самоуверенность, или глупость. В любом случаи, последствия могут стать печальными.

Салах двинулся на дуэлянта, пока тот смазливо стоял в ожидании новых перипетий, смело подошёл к нему впритык и сказал, имитируя игривую пылкость.

— Именем Сета это невозможно, мне нόска такόва оружия, как ваше, не по карману, потому я не стόю участия в сей роскоши—

Как бы ни пытался наш герой избежать этого мероприятия, у привратника держался весомый супротив. Он ухмыльнулся в ответ, а затем выдвинул:

— Не стоит сейчас прилежно именовать богов это ни к чему, а клинок тебе дадут мои люди. Или тебе предпочтительна секира? —

Вдруг, откуда не возьмись, пейзаж начал набрасывать новые штрихи: люди, которые всё это время представляли собой лишь «кляксы» заблудших зевак, сделались акцентным элементом однобокой картины. Их тощие глаза таращились на собеседников. Физиономии инвазивной шайки наполнялись, не то равнодушием, не то угрозой. Воздух вокруг будто бы вспыхнул огненным кольцом от лучей грозного Ра, запечатав в горячей червоточине. Обстановка накалилась до такой степени, что даже Махмуд, будучи инкогнито за столом, начал тревожно смирять незваных гостей. Его тело вскочило с лавки, подобно полоумной ослице. Он ни проронил ни слова, но страстно этого желал, как и безмерно боялся обжечься языком.

Салах тоже успел опешить от коренастого сборища, однако виду подавать не стал. Озираясь, то на соперника, то на людей снаружи, ему всё больше приходило понимание приближающегося сражения — того неизбежного исхода, который был известен лишь нашему герою.

Приму я всё в угоду вам, — ответил сын Ханбаля — пусть будет так: скрестим же братские мечи, накроем трепетом в пыли

Другой, словно не расслышав монолога противника, вышел к своему поприщу. Египтянин мельком спохватился последовать за ним, пока вдруг его не окликнул знакомый голос товарища, тем самым, пресёк попытку переступить порог харчевни. Возможно, именно эта заминка подарила жизнь другу, пусть даже на столь незначительный срок.

Ты примешь бой? — волнительно спросил араб — позволь мне отыграть весы с твоею болью, пока не поздно, распоряжаться волью

Скрывая в глубине души многогранный поток меланхоличных чувств, и такой же обильный водоворот богатства слов, он по стоически глазел сапфирами на крепость тела друга своего.

Нет, мечом к мечу с разбойным атабеком8 идти мне надо одиноко, хоть и бледнеть, и гаснуть, не вижу я божественного толка — ответил Салах

Махмуд почесал лысую холку, затем смерив товарища физиономией полной сомнения, продолжил разговор.

— Но ведь в твоём роду необременился кто-то, держать хопеш так стойко—

В единый миг паник наш человек, а отвлечённый взор его направился в песок: оценочную меру огня Кемета своего; однако также быстро прогнал забвения момент. Наконец, промолвил смертник кротко:

— Во имя бога моего, решится никогда не поздно, лишь было б времени немножко—

В ожидании неравного по силе дуэлянта, привратник стал терять всё эфемерное терпение. Он преисполнился энтузиазма зарезать столь наглого гражданина, подобно кровожадному мяснику в предвкушении большой, пахучей туши. Да обнажённый тесак прямо говорил: "Твои мне жилы распороть, как булавой орехи расколоть". С крупных плеч слетел бархатный плащ, закрывавший под ним толстый нагрудник из крокодильей кожи.

Пробил судьбоносный час. К поприщу пристал наш египтянин, — что вызвало латентное напряжение у всех собравшихся, однако исступление длилось недолго… Из толпы вышел коренастый остолоп, который крепко держал что-то в руках.

Когда разбойник протянул свою мясистую лапу, то можно было разглядеть клинок, а именно блестящее лезвие, словно зеркало под градом солнечных лучей, острие, подобно зубам кинжалозуба и дряблую рукоять. Салах заметил на нём отражение оробевших скул, отчётливо прорисовывавшихся на ковком металле. Сын Ханбаля намеривался выхватить орудие убийства, медленно протягивая ладонь вперёд, но в последний же момент, бандит выбросил его на землю, будто