плечи, и крепко сжимал своими коленями его тоненькие коленки.

— Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе несдобровать! — строго допрашивал хозяин.

Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно — папку выдать нельзя!

— Ребята… деревенские… свистеть научили, — робко пролепетал он.

— Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?

— Никто не подучил… я сам…

— А зачем?! Говори, зачем?

И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.

— А ни за чем… У меня всё не выходило… ребята учили, учили… я пробовал, пробовал, всё не выходит… а тут вдруг и вышло… я же не нарочно…

— Врёшь, не проведёшь! — заорал Рыжов. — Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!

Но Гришутка твёрдо стоял на своём: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!

— А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.

В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей виски чем-то пахучим. Рыжов протащил мимо них Гришутку и втолкнул в свой кабинет.

— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.

— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи: кто научил? Имя назови! Ну? Имя!

— Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.

— Ладно же! Небось сейчас заговоришь!

И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно — ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.

— Ну, — жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутке, — говори, кто подучил? Имя?

— Не… вы… ходило… а тут вышло… — захлёбываясь плачем, бормотал Гришутка.

— Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, — сказал Василий.

У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.

— Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! — услышал он над собой горячий шёпот горничной Глаши. — Не видишь, ребёнок чуть не без памяти! — Она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. — Пойдём, я тебя чёрным ходом к мамке снесу… У, ироды проклятые, погодите же!..

Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он и в самом деле потерял сознание.

* * *

Хозяйка ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.

А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.

Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.

А тот хвастался:

— Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки — орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли!

А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.

— Что-о?! — испуганно переспросил Рыжов.

— Форменный бой! — расхохотался офицер. — Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом. И что бы вы думали! Ружьишек-то у голодранцев нет: защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!

— Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… — пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.

— А что? Неужто бунтовщикам уступите? — полюбопытствовал офицер.

Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме: как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уж сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..

А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.

Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль — двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.

Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.

— Хотите быть взятыми штурмом? — зло и весело крикнул офицер.

— Берите штурмом! — загудела толпа за воротами. — Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..

Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.

Рыжов схватил офицера за локоть.

— Ваше благородие, — зашептал он ему на ухо, — донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! — И уже полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе: — Стреляйте, голубчики, стреляйте!

В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.

Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.

— Приготовьтесь ломать ворота! — скомандовал офицер казакам.

Те стали соскакивать с коней.

— Стой! Погодите! Погодите! — в ужасе заорал Рыжов.

Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!..

— Погодите! — исступлённо кричал Рыжов. — Не сметь! Не дам своего портить!..

Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!

Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.

— Тише!.. Без памяти он… Горит весь…

Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:

— Не выходило… а тут вышло…

Григорий осторожно взял его на руки.

— Сынушка!.. Сыночек!.. — шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.

Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.

И постепенно Гришутка вспомнил всё.

— Мама! — позвал он тихо.

Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.

— Очнулся! Дитятко! — всхлипывала она, обнимая сынишку.

— Мама!.. Где папка? Не в тюрьме?

— Господь с тобой, что ты, — испуганно прошептала мать.

— А где же он?

— Да повёз хозяина на фабрику.

Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.

— Я спать хочу, — пробормотал он в полузабытьи.