— Кто… это сделал? — Никки опустилась на стул, и её синие глаза потемнели от давней боли.

— Не знаю… — ответил всезнающий Робби.

Бенина с тревогой смотрела на девочку. Лицо Никки побледнело и покрылось испариной. Бенина не знала, что в этот момент острая боль пронзила шею девочки, а её ноги стали неметь. Так всегда случалось, когда прошлое дотягивалось до Никки.

Робби уверял её, что это лишь фантомная боль. Робби — хороший друг, но он так и не понял своей электронной головой, что человек живёт в мире иллюзий, которые реальнее реальности.

Любой ребёнок пребывает в непоколебимом и наивном убеждении, что родители всегда будут рядом с ним, ласковые и заботливые. Слишком ранняя потеря иллюзий может так ранить душу, что даже воспоминания будут причинять невыносимую боль — да-да, конечно, фантомную, но всё равно пронзительную, сбивающую с ног.

Через некоторое время девочка пришла в себя и даже подала гостям свежезаваренный чай. Кажется, он не привёл их в восторг, но это была последняя её заварка — сама девочка не пила чая уже года два.

Патрик встал из-за стола и отправился на осмотр корабля, обшаривая все углы своей коллекцией анализаторов. Никки всё ещё находилась в полушоковом состоянии от прилёта гостей и от драматического сообщения Робби, но по-прежнему старалась играть роль гостеприимной хозяйки — и где только научилась подобной светскости? Девочка показывала Бенине, как она тут хорошо устроилась, хвасталась оранжереей, розами и прудом с форелью. Бенина не подавала виду и даже вежливо восторгалась, но позже почти в истерике рассказывала лейтенанту Дику, с которым была на дружеской ноге:

— Десять лет без родителей и взрослых! Никакой медицинской помощи… О боги! Она молочные зубы дёргала себе сама!.. Волосы не стрижёт, а пилит каким-то жутким резаком, непонятно, как голову себе не отрезала… Отслеживаются периоды серьёзного голодания… все руки в шрамах и мозолях! А эти живые цветы перед заклиненной дверью рубки! Провести всю жизнь возле могилы родителей… Ни школы, ни подруг… Я, взрослая, — с ума бы сошла! А она, поразительно, — весёлая, как жаворонок!

И вот вещи Никки упакованы в два больших кофра, и возле шлюза собралась группа людей: Патрик, Бенина, Никки, сам лейтенант Дик, не усидевший в командирском кресле, и ещё один корабельный врач — глава крейсерного медотсека.

— Ты уверена, что твоих родителей нужно оставить на корабле? — осторожно спросил у девочки лейтенант в скафандре с откинутым шлемом. — Мы могли бы попробовать откопать рубку снаружи или вскрыть дверь изнутри…

— Что вы собираетесь делать со «Стрейнджером»? — в ответ спросила Никки.

— Ничего, — удивился лейтенант Дик. — Он полностью выведен из строя и давно списан. Все нужные данные с него мы сняли.

— Тогда он остаётся моим домом. С собственным семейным кладбищем… Родители тут были вдвоём так долго, что… не знаю, как вам это объяснить… — нахмурилась Никки. — У меня нет другого места, куда я могла бы их перевезти… а сюда я ещё вернусь.

Она замолчала, и Бенина стала облачать Никки в скафандр, принесённый с крейсера. Медик ничего не сказала насчёт изумрудного вечернего платья, хотя оно никак не подходило для скафандра, но попробовала снять с Никки чёрный рюкзачок, чтобы присоединить его к чемоданам.

— Нет! Нет! — вскрикнула громко Никки. — Нельзя!

Бенина отдёрнула руку от рюкзака.

— Почему? — озадаченно спросила она.

— Робби, объясни… — недовольно буркнула Никки, продолжая одеваться.

Робби из рюкзака произнёс длинную тираду, но не посвящённые в таинства медицины поняли из неё только то, что при аварии у пассажирки Никки Гринвич был сломан третий шейный позвонок. С тех пор процессор Робби постоянно подсоединён к шейному импланту Никки, и его отключение вызовет паралич, немедленную остановку дыхания и необратимую смерть первой категории в течение шести минут…

Все слушали Робби в потрясённом молчании и полной неподвижности — за исключением Никки, деловито совмещающей скафандр, вечернее платье и рюкзак. Она уже застегнула шлем, и только тогда эмоциональная Бенина взялась за свой космический костюм, прерывисто не то вздохнув, не то всхлипнув.

По пыльной равнине, усеянной крупными камнями, Никки шла к незнакомому большому кораблю, и её сердце билось сильнее с каждой секундой. Для неё начиналась новая жизнь: неизвестная, волнующая и даже пугающая. Обе луны астероида летели за девочкой, освещая дорогу и провожая в дальнее путешествие. Даже немножко всплакнули вслед.

Шлюз «Марсианской Джоконды» превосходил камеру «Стрейнджера» в несколько раз. Для Никки всё казалось важным и значительным в этот момент: как отодвигается люк крейсера, какие светильники горят под потолком, как воздух не просто наполняет шлюз, а обдувает сильной струёй скафандры, унося астероидную пыль в фильтры.

Наконец девочка шагнула в ярко освещённое нутро чужого корабля — с волнением Колумба, ступающего на землю Западной Индии. Сердце билось уже как сумасшедшее, а дыхание прерывалось: одно дело — принимать гостей в своей кают-компании, где всё знакомо, и совсем другое — самой попасть в чуждую среду обитания.

Никки оказалась в большом зале, где суетились десятка два людей и стояли небольшой реактивный шаттл, танкетка на гусеницах и трёхметровый в высоту робопаук на восьми ногах. Пока Никки, открыв рот, таращилась по сторонам, Бенина расстегнула ей скафандр и заботливо, как маленькому ребёнку, помогла выбраться из него.

Никки — озирающаяся, с рыжей лохматой головой, в зелёном мятом платье и с чёрным рюкзаком за спиной — опустила, не глядя, босую ногу на пол, вздрогнула и посмотрела вниз, на металлические холодные плиты, так отличающиеся от тёплого пластика её корабля. Плиты не имели обычной россыпи всасывающих отверстий и не притягивали её ноги к полу. «Здесь будет трудно ходить, — растерянно подумала Никки, — и для кровообращения это плохо».

На астероиде сила тяжести была в две с половиной тысячи раз меньше земной: бокал падал почти полминуты и ударялся о пол со скоростью десять сантиметров в секунду — в пятьдесят раз медленнее, чем на Земле. Над прудом висела сетка, не дающая непоседливым рыбам выпрыгивать и летать по оранжерее. Передвигаться по кораблю помогали вентиляционные отверстия в полу, которые вакуумными присосками притягивали босые ноги девочки. «А как же ходить здесь?» — Девочка схватилась за поручень, подняла глаза — и обнаружила вокруг себя целую толпу встречающих: вся команда крейсера, за исключением вахты, сбежалась к шлюзу — посмотреть на космическую Маугли. Десантники Спейс Сервис и матросы крейсерной команды держали в руках всяческие подарки для Никки и собрались поприветствовать её с максимально возможным дружелюбием и тактом.

— Никки, мы друзья! — стараясь отчётливо проговаривать слова, выступил вперёд огромный десантник, топая магнитными бутсами. — Не бойся нас! Это тебе!

Он протянул девочке яркую длинную конфету. Но расстояние между Никки и конфетой всё ещё составляло пару метров — видимо, предполагалось, что девочка сама подбежит за подарком.