Уж от кого и ждать таких подвигов, так это от Драго. Никто другой не сумел бы выплыть самостоятельно, подумал Джерин. Ибо, во-первых, Драго силен как бык, а во-вторых, у него настолько слабое воображение, что он ничего не боится.

— Отвратительно, — прорычал силач громовым голосом. Видимо, имея в виду лишь погоду.

— Йо, — неопределенно пробормотал Джерин.

Поскольку в то же мгновение, когда исчез мост, перестал и лить дождь. Бледная, тусклая, но почти полная Нотос заблестела вверху — во внезапно покрывшемся звездами небе. А румяная, но уже ущербная и превратившаяся в собственную четвертинку Эллеб только-только начинала садиться. Две другие луны, золотая Мэт и стремительная Тайваз, лишь зарождались и были едва заметны.

Погоняя увеличившуюся вдвое горстку взъерошенных пленных, в большинстве своем раненых, изможденная армия устало потащилась обратно в крепость. Крестьяне Джерина встречали своих защитников на окраине поселения, выкрикивая слова благодарности за спасение большей части ссыпанного в закрома урожая. Их деревенский диалект был настолько груб, что даже Джерин едва понимал его, хотя слышал с рождения.

Он приказал зарезать десять молодых бычков и возложить наиболее жирные окорока на алтари Даяуса и бога войны Дэйноса, стоявшие в главной зале. Остальная часть мяса исчезла в желудках людей. Чтобы хорошенько его запить, было почато и опустошено множество бочек доброго пенного эля и сладкого меда. Те, у кого битва пробудила иные желания, набросились на молодых служанок с крестьянками, многие из которых предпочитали тихим прелестям благонравия буйные радости плотских утех.

Барон присоединился ко всеобщему веселью не сразу. Сначала он приложил к ране (к счастью, не очень глубокой) мазь из меда, свиного сала и вяжущих трав. Рану обожгло, но он лишь поморщился. Затем он велел, чтобы самого красивого из его пленников, высокого мрачного белокурого варвара, держащегося левой рукой за растерзанное правое плечо, перевязали и отвели в подсобное помещение.

Двое солдат стояли с мечами наголо, Джерин молча чистил ногти кинжалом. Его молчание явно раздражало трокмэ. Пленник задергался.

— Что тебе надо? — не выдержал он наконец. — Я Клиат, сын Айлека. В моей родословной больше славных имен, чем пальцев на руках и ногах. У тебя нет никакого права обращаться со мной как с каким-то безродным разбойником.

— А какое право имеешь ты, — тихо спросил Джерин, — грабить и жечь мои земли и убивать моих людей? Я могу приказать сдирать с тебя шкуру полосками шириной в дюйм и скармливать их моим собакам до тех пор, пока ты не утратишь способности за тем наблюдать, и никто не посмеет сказать, что у меня нет на то права. Благодари своих богов, что тебя не схватил Вольфар, он так бы и сделал. Но если ты расскажешь мне то, что я хочу знать, тебя отпустят. Иначе… — Он выразительно покосился на двух крепких солдат, замерших рядом. — Иначе я выйду отсюда за дверь и больше ни о чем не спрошу.

Один из глаз Клиата заплыл. Другим он уставился на Лиса.

— А что тебе помешает уйти, если я заговорю?

Джерин пожал плечами.

— Я управляю этой крепостью вот уже восемь лет. Люди по обе стороны Ниффет знают, чего стоит мое слово. И я даю его тебе: второго шанса ты не получишь.

Клиат внимательно посмотрел на него. Потом поднял руку, чтобы почесать подбородок, но тут же скорчился от боли и замер. Потом вздохнул.

— И что же ты хочешь от меня узнать, а?

— Скажи мне вот что. Что тебе известно о колдуне, одетом в черное, который называет себя Баламунгом?

— Ах, этот мужлан? До сегодняшнего дня я практически не имел с ним дела, да и не особенно к тому стремился. Лишь дураки связываются с колдунами, вот что я скажу, несмотря на все выгоды от такой дружбы. Какое удовольствие побеждать околдованных врагов? Не большее, чем перерезать глотку свинье, да и в том иногда больше проку. Но те, что прибиваются к Баламунгу, теперь процветают, а те немногие, что пытаются выступить против, умирают, причем порой в таких страшных муках, что и сдирание кожи в сравнении с ними покажется пустяком. Не так давно, например, прямо при мне одного бедолагу вмиг превратили в клубок извивающихся червяков. Вот была вонь!

Клиат вздохнул еще раз.

— Прошло года полтора с тех пор, как колдун-омадхаун появился у нас, и, несмотря на то что мы больше не воюем с кланом Брикриу и воришками Мериазека, я до сих пор тоскую по тем временам, когда мы могли зарубить кого угодно, не спрашивая разрешения у этого высохшего карлика Баламунга. У него и у его дурацкого талисмана! — Трокмэ сплюнул на покрытый толстым слоем грязи пол.

— У талисмана? — повторил Джерин.

— Йо. Я видел его. Собственными глазами. Такой прямоугольный, длиной где-то с мое предплечье… и такой же широкий, но, ясно, потоньше. Он открывается, когда старикашка собирается кого-то заколдовать. Или сотворить что-то такое. А потом вспыхивает… почти как факел. Я видел это собственными глазами, — повторил Клиат.

— Ты умеешь читать? — спросил барон.

— Нет, разумеется, и писать тоже. Как и летать. Ради богов, зачем тебе это все знать?

— Неважно, — откликнулся Джерин. — Я уже узнал достаточно. — «Даже больше, чем хотелось бы», — добавил он про себя. Клан Брикриу и клан Мериазека состояли в непримиримой вражде еще со времен их предков.

Он бросил варвару маленький ножик. Тот мигом засунул его за голенище одного из своих высоких сапог. Очень добротных, из сыромятной кожи. Затем Джерин провел пленника через главную залу, не обращая внимания на удивленные взгляды вассалов. Он велел изумленным привратникам выпустить трокмэ за ворота, потом сказал, обращаясь к нему:

— Как ты переправишься через реку, это твое дело, но кинжал, возможно, поможет тебе отбиться от моих крепостных.

Сверкая здоровым глазом, Клиат протянул ему левую руку.

— Грязное рукопожатие, но я им горжусь. Ты был бы отличным соплеменником.

Джерин пожал протянутую руку, но при этом покачал головой:

— Нет, уж лучше я буду жить на собственной земле, чем стану отнимать ее у соседей. А теперь ступай, пока я не вспомнил о неприятностях, которыми может обернуться для меня твое освобождение.

Северянин захромал вниз по пологому склону, а Джерин, нахмурившись, двинулся обратно к своим бесшабашным бойцам.

Поистине, Дэйнос выпустил свою свору гончих в северные леса, и главная будущая их добыча — барон.

Однако, осушив пять или шесть кружек эля, он взглянул на мир по-другому. Тот уже не казался ему таким мрачным. Спотыкаясь на ступеньках, Джерин поднялся к себе в комнату, обхватив за талию одну из служанок. Но даже лаская ее нежную грудь, какой-то частью своего затуманенного сознания он видел дымящиеся руины Лисьей крепости, пылающие границы своих владений и смерть. Одну лишь смерть, везде и повсюду.

Он проснулся где-то после полудня. Судя по гаму, доносившемуся снизу, веселье не прекращалось. Возможно, даже на стенах никого нет, возмущенно подумал он. Если бы Баламунгу удалось воодушевить своих людей на повторное нападение, он без труда захватил бы Лисью крепость.