заходится от счастья, она протягивает руки, и Митя, совсем ещё молодой, быстро приближается к ней, берёт её за руку и, улыбаясь, смотрит ей в лицо и говорит ей «мамуша». Толпа, уже уплотнившаяся настолько, что сквозь неё не проступает свет, в молчании смотрит на них, а они идут, взявшись за руки, между чёрными стенами толпы, и каждый шаг, сделанный ими, не только уносит их вперёд, но поднимает всё выше и выше до тех пор, пока они не воспаряют над землёй, над посёлком, над толпой. Каждый новый шаг делать всё легче, и в какой-то момент чувство лёгкости становится настолько сильным, что они парят в воздухе, как в невесомости, взявшись за руки и кружась уже над облаками. И чувство восторга, безграничного счастья от близости сына, от оторванности их от всего, что так тяготило их на земле, охватывает её. И она смеётся так, как смеялась последний раз в детстве, совсем ребёнком, смеётся в голос, громко, захлёбываясь и плача от счастья.

Но, вдруг, воздух под ними заскрипел звуком входной двери и мать с сыном рванули вниз. В грудь опять вонзилась резкая боль, в голову мысль «он не приехал», а в душу ощущение полного одиночества. Боль в сердце стала невыносимой, такой, что не хватало дыхания, чтобы её перетерпеть, тело как будто парализовало от боли. Перед глазами пролетели за секунду десятки лиц, картин из жизни, и сознание стало проваливаться в чёрную пучину. Но в тот же момент Марья Осиповна почувствовала, как кто-то тронул её за плечо, и услышала:

– Мама, я приехал.

Сознание влетело в реальный мир, Марья Осиповна быстро открыла глаза, и, увидев в темноте силуэт сына, со стоном выдохнула: «Значит, ещё поживу».