не первая в классе, она знала значение многих слов. Но значение слова «перемежающийся» было ей непонятно. Она снова посмотрела на карту, чтобы убедиться: на этом месте должно быть озеро. На карте его было отчетливо видно.

Не отрывая глаз от нарисованного озера, девочка протянула руку.

– Дай, пожалуйста, лимон, – попросила она.

Мать положила лимон на ее ладонь. Девочка открыла окно и бросила его в пустыню. Он мелькнул в воздухе и ударился о шишковатый ствол дерева. Белый дом между тем удалялся, становясь все меньше и меньше. Девочка была лучшей подающей школьной команды по гандболу. Бросать она умела отлично.

– Метко, – вполголоса заметила мать.

– Я не целилась в дерево, – ответила девочка, убрала карту в чемодан под сиденье и снова села.

По проходу, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, прошла пожилая женщина. Девочку обдало каким-то странным затхлым запахом, так пахнут прелые листья. Его издавал старый шелк. Девочка глубоко вздохнула и закрыла глаза. Устроиться поудобнее никак не удавалось. Сиденье было слишком жесткое, и с тех пор как прошлой ночью они выехали из Калифорнии, она не спала ни минуты. Девочка провела в Калифорнии всю свою недолгую жизнь – сначала в Беркли, в белом оштукатуренном доме на широкой улице недалеко от моря. Потом, последние четыре с половиной месяца, – в лагере для перемещенных, расположенном к югу от Сан-Франциско, на бывшем ипподроме в Танфоране. А теперь она, ее брат и мать ехали в Юту, где им предстояло жить в пустыне. Поезд был старый – похоже, он простоял на запасных путях долгие годы. На стенах висели газовые лампы, давным-давно вышедшие из употребления, а локомотив приводила в движение угольная топка. Вагоны так трясло, что некоторых пассажиров тошнило. Воздух насквозь пропитался запахами пота и рвоты, к которым примешивался слабый аромат цитрусовых. Рано утром солдаты поставили на пол вагона ящик, полный апельсинов и лимонов. Девочка любила апельсины и не ела их уже несколько месяцев. Но сейчас и думать не могла о том, чтобы проглотить хотя бы дольку. Поезд в очередной раз дернулся, и она со стоном уронила голову на колени.

– По-моему, меня сейчас вырвет.

Мать дала ей коричневый бумажный пакет. Девочка открыла его, и ее стало рвать. Мальчик достал из кармана брюк носовой платок и протянул его сестре. Девочка зажала платок в кулаке. Мать погладила ее по спине, но она сердито повела плечами.

– Не трогай меня, – сказала она. – Когда мне плохо, я хочу быть одна.

– Ну и глупо, – ответила мать, продолжая гладить ее.

Девочка больше не пыталась отстраниться.

Около полудня поезд проехал маленький городок под названием Виннемукка. Короткие тени жались к домам, небо было яркое и чистое. На водонапорной башне девочка увидела плакат с призывом: «С каждой зарплаты покупай военные облигации». Рекламу виски «Олд Шинли» и передачи «Час американских мелодий». Они еще не выехали из Невады. По-прежнему было воскресенье. Где-то вдалеке звонили церковные колокола, и на улицах было полно нарядных людей, которые возвращались домой после воскресной службы. Три девушки в белых платьях вертелись под одинаковыми белыми зонтиками. Мальчик в синей куртке достал из кармана рогатку и прицелился в трех черных дроздов, сидевших на проводах. На окраине города мужчина и женщина ехали на велосипедах через мост, и девочка подумала о том, кем они приходятся друг другу. А может, они даже не знакомы и оказались вместе на мосту случайно. На женщине были темные очки и короткие желтые брюки. Судя по всему, в церкви этим утром она не была. Женщина смеялась, длинные рыжие волосы развевались у нее за спиной. Девочка высунулась из окна и крикнула: «Привет!» Но женщина не расслышала, она была слишком далеко, уже съезжала с моста, и мужчина изо всех сил жал на педали, чтобы ее догнать.

Поезд загудел, и девочка почувствовала, как на плечо ей опустилась чья-то рука. Она повернула голову и взглянула в лицо стоявшего рядом солдата. Это был совсем молодой парень, из-под форменной фуражки выбивались пряди светло-каштановых волос. Под правым глазом темнела родинка, на которую девочка невольно уставилась. С усилием оторвав взгляд от родинки, она взглянула ему в глаза и снова засмотрелась. У молодого солдата были очень красивые глаза. Необычного темно-зеленого цвета. И эти глаза смотрели прямо на нее.

– Мисс, – сказал он, – прошу вас, опустите шторы.

Голос у него был глубокий и приятный. Он не улыбался, но девочка чувствовала: ему хочется улыбнуться. Она не могла объяснить, почему так уверена в этом.

– Хорошо, сэр, – ответила она.

Опустила шторы, и велосипедисты на мосту исчезли. Наверняка эти двое влюблены друг в друга, решила девочка.

Молодой солдат двинулся по проходу, призывая мелодичным голосом: «Пожалуйста, опустите шторы». Девочка повторяла эти слова про себя. А затем вдруг позвала: «Сэр!» И ее собственный голос прозвучал почти пронзительно. Она не собиралась его звать, это слово сорвалось у нее с языка само собой. «Сэр!» – снова закричала девочка. Она ничего не могла с собой поделать. «Сэр, сэр, сэр!» – призывала она.

Но молодой солдат ее не слышал.

Девочка откинулась на спинку сиденья. Пожилой мужчина, сидевший напротив, что-то сказал ей по-японски. За многие годы, проведенные под палящим солнцем, кожа на его лице загрубела и стала темной, шею исполосовали глубокие морщины. На руке не хватало двух пальцев. Девочка покачала головой и ответила, что, к сожалению, говорит только по-английски.

– Вот, значит, как, – пробормотал старик.

Он повернулся, опустил штору, и в вагоне стало еще темнее.

Молодой солдат дошел до конца вагона и слегка коснулся кобуры, висевшей у него на боку, словно хотел убедиться, что оружие по-прежнему на месте. Девочка подумала, что этой самой рукой, так же легко, он коснулся ее плеча. Она очень надеялась, что он подойдет к ней еще раз. Но после того, как опустили последнюю штору, вагон погрузился во тьму и она уже не могла разглядеть солдата. Вообще никого не могла разглядеть. И никто не мог разглядеть ее. От тех, кто находился за стенами вагона, ее отделяли шторы. Какой-нибудь человек, прогуливаясь по улице, увидит поезд, который среди бела дня едет с опущенными шторами, и, может быть, удивится.

«Какой странный поезд», – подумает он.

А скорее всего, вообще ничего не подумает. Потому что у него хватает своих забот. Может, он думает о том, что приготовить сегодня на ужин. Или о том, кто выиграет войну. Девочка ничего не имела против опущенных штор. В последний раз, когда они с поднятыми шторами проезжали мимо какого-то города, в окно запустили камнем.

Поезд замедлил