трансатлантическим курсом на юго-запад флотилия должна была повернуть на юг и идти по маршруту мимо островов Зеленого Мыса параллельно побережью Сьерра-Леоне. Никакого навигационного смысла такой маршрут не имел. Во время своего второго трансатлантического путешествия Колумб обнаружил оптимальный маршрут через океан: от Канарских островов на юго-запад с попутными северо-восточными пассатами. Он добрался до Антильских островов за 24 дня. Все путешественники за ним, направлявшиеся в Гвиану или Бразилию, следовали его путем. Во время третьего путешествия Колумб попытался взять к югу и застрял в полосе штилей; после этого большинство мореходов старались этот эксперимент не повторять. Но курс Магеллана выглядел еще более странно, потому что он приказал кораблям держаться вдоль побережья за самым западным выступом Западной Африки, то есть следовать по траектории, прямо противоположной той, что от него ожидалась.

Картахена приблизился к «Тринидаду» в ярости и с требованиями уважения (com fúria e desacatamento), согласно свидетельству, нашедшему отражение в Лейденском манускрипте[422]: он хотел знать причины изменения маршрута. Он имел на это полное право и как командир, и, даже если учесть, что Магеллан игнорировал его статус «присоединенного лица», как один из офицеров, допущенных до ежедневных совещаний по выбору маршрута. Штурман флагманского корабля перегнулся через борт и выкрикнул ответ Магеллана: Картахене нужно воздержаться от вопросов и следовать за флагом[423]. Вероятно, столь бескомпромиссный приказ должен был не только поставить Картахену на место, но и дать понять, что он не имеет никакой власти. Не желая поднимать бунт, он вынужден был проглотить оскорбление и сделать так, как ему было велено.

Если у Магеллана и были причины избрать новый курс (помимо желания спровоцировать Картахену), то он их никогда не раскрывал. Вероятно, он пытался избежать возможной засады со стороны португальцев, но в то время отношения между Испанией и Португалией были хорошими: незадолго до того король Мануэл женился на сестре короля Карлоса. Нет никаких свидетельств, что португальцы пытались как-то перехватить Магеллана на его пути к Молуккским островам[424]. В Атлантическом океане немыслима была бы никакая конфронтация – если бы Магеллан следовал приказам. Тем более заход в воды, где португальцы бывали довольно часто, сложно было считать наилучшим способом уклониться от встречи с ними. Возможно, у него была некая идея, как в свое время у Колумба, которая состояла в том, что курсом на юг он быстрее попадет в богатые земли на другом конце океана или приблизится к гипотетическому проливу, который должен был найти[425].

Так или иначе, результат получился катастрофическим: новый маршрут пролегал через «множество яростных шквалов», а «в течение 60 дней беспрерывно лил дождь». «Так как не было возможности двигаться вперед, то, во избежание кораблекрушения, паруса убирались, и таким-то образом нас носило то туда, то сюда все время, пока продолжалась буря, – так яростна была она». На мачтах то и дело мигали вводящие моряков в заблуждение огни святого Эльма[426].

Атлантика сурова: волны либо беспокойно накатывались на корабль, либо – между зонами пассатов – воды лежали спокойно и бездыханно в полосе штилей. Путешествие через Атлантический океан преображало человека и освобождало его, несмотря на все ограничения корабельной жизни: моряк оказывался вдали от дома, семейных проблем, церковных требований и назойливых чиновников. В путешествии сильнее проявлялись уже присущие людям черты характера. Или же, напротив, как на маскараде, во время долгого пути моряк мог начать вести себя непредсказуемым образом или проявлять такие особенности характера, которые подавлял в обычной жизни. Поскольку моряки могут перемещаться от порта к порту, «обещая вернуться, но не собираясь возвращаться»[427], мореплавание порождает безответственность. Вот почему, как я подозреваю, в книгах путешественников так много внимания уделяется сексу.

Атлантический океан не так уж сильно изменил Магеллана – основные личностные изменения стали происходить с ним уже позже, – но освободил его, позволил быть собой – человеком решительным, смелым, мстительным и безжалостным. Капризы Атлантического океана были более суровыми, чем у Средиземного моря, для которого типично спокойствие, а вдали от берегов моряков редко подстерегают опасности. Полоса бурь наступила за полосой штилей, длившейся минимум две недели. В итоге у экспедиции ушли два тяжелых, потребовавших значительного терпения месяца, чтобы добраться от гавани отплытия до экватора. Штурманы записали в журнал, что эту параллель они пересекли 20 ноября.

Пигафетта проводил спокойные дни за своим любимым делом, которым всегда разгонял скуку, – рыбачил с палубы. Ему часто попадались акулы, но он отмечал: «Мы выловили много рыб при помощи железных крюков, но они непригодны для еды; размерами поменьше лучше, но точно так же не годятся для этой цели»[428]. Другие проводили время не так невинно. 30 октября Антонио Соломона, штурмана «Виктории», застали за актом содомии с юнгой, его признали виновным, но с отсрочкой казни, дарованной по неизвестным причинам, почти на два месяца. Он стал первой потерей в ходе экспедиции: на берегу близ современного Рио-де-Жанейро его повесили.

Важно подчеркнуть, что для смертного приговора Соломону потребовалось собрать на флагмане целый совет из старших офицеров флотилии – или по крайней мере заручиться их голосами. Беспрецедентный случай: конкурирующие фракции сошлись лицом к лицу, и оппоненты Магеллана оказались в его власти. Однако Картахена чувствовал себя достаточно безопасно, чтобы по вынесении приговора вновь бросить Магеллану вызов, потребовав от того объяснить смену курса, раскрыть предлагаемый маршрут и оправдать нарушение инструкций короля, предписывавших делиться информацией.

Магеллан от ответов уклонился и выдвинул встречное обвинение. Он указал, что в предыдущие дни Картахена не следовал протоколу, согласно которому должен был ежедневно в условленный час обмениваться салютами с флагманским кораблем. Картахена называл Магеллана не капитан-генералом, а просто «капитаном», приказывая выкрикивать «капитан» в соответствии со стандартной формулой: «Приветствую вас, капитан, господин, хозяин и добрая компания!» (Salve, señor capitán y maestre y buena compañía!) Первое такое оскорбление со стороны Картахены прозвучало за четыре дня до инцидента. Магеллан потребовал называть себя полным титулом. Картахена, согласно некоторым свидетельствам, отнесся к этому требованию с презрением. Он заявил, что в следующий раз будет заставлять выкрикивать приветствия не офицера, а простого юнгу. На этом он не остановился: вообще перестал следовать этому обычаю. Дело было даже не в этикете: если Картахена был младше Магеллана по званию, он виновен в нарушении субординации. Однако, с точки зрения самого Картахены, он являлся ровней Магеллану и должен был иметь ту же власть. Обращаясь с ним как с подчиненным, Магеллан вновь нарушал королевский приказ. Обмен оскорблениями задел честь обоих офицеров, а честь дворян XVI века была предметом столь же щекотливым, что и честь Хотспура[429]. Но речь шла не