Динка подчистила миску и растянулась, отяжелевшая, в сторонке.

Вдруг до Асафа дошло:

— Так ты каждый день приходишь сюда с печеньем и кофе и ждешь ее?

Парень глянул в сторону. Пожал плечами.

— Не каждый. Чего там каждый, ты думаешь, я чего? Каждый день буду приходить?

Воцарилось долгое молчание. Потом он сказал, словно между делом:

— Может, и каждый. Я знаю? А то… если она придет, так я уж буду готов.

— И ты уже месяц ждешь?

— А чего, мне трудно? У меня, так вышло, как раз никакой работы сейчас, так я обычно свободен. В лом мне, что ли, спуститься сюда вечерком, подождать чуток? Время провести…

В конце переулка показался человек. Мацлиах углядел его задолго до того, как Асаф или Динка обратили на прохожего внимание. Он мгновенно развернулся, искривившись всем телом так, что оказался почти спиной к прохожему. А тот — погруженный в собственные мысли старик — прошел, даже не взглянув на них.

Асаф подождал, пока шаги старика стихнут.

— Ну, и вы разговаривали с Тамар?

— Разговаривали? В том смысле, что по-серьезному? — Мацлиах горделиво развел руки в стороны — прямо как рыбак, хвастающийся богатым уловом. — Веришь? Ни с кем на свете так не поговоришь! А то люди, они сразу косо на тебя глядят, ведь так? Сразу думают: а чего это с ним? Для них одна внешность значит. Ну а возьми меня, например. Для меня отродясь внешность ничего не значила, ни-че-го! Ведь правда, главное, что у человека внутри? Точно? Поэтому я тебе говорю: у меня-то друзей нет, и они мне не нужны.

Мацлиах быстро сунул в рот, между изуродованными губами, сразу два печенья.

— Я вот лично, — сказал он, прожевав, — чего мне важно — это знания, да? Как можно больше знаний. Для этого я учусь. Не веришь?

Асаф сказал, что верит.

— Не, это потому, что ты так глянул… Слышь, я звездами интересуюсь.

— Какими звездами? Футболистами? — неуверенно спросил Асаф.

— Какие футболисты? Что за футболисты? — Мацлиах долго приглушенно смеялся, прикрывая рукой половину рта. — В небе звездами! Ну а теперь скажи по правде: ты когда-нибудь думал, что там за звезды? То есть серьезно когда-нибудь думал?

Асаф сознался, что не думал. Мацлиах ударил обеими ладошками по коленям, словно вновь, в тысячный раз, получив подтверждение вопиющей людской бездумности.

— А ты во-обще знаешь, что есть, может, еще миллионы солнц? И галактик? Соображаешь, что во Вселенной целый миллион всего? Не одна несчастная планета, вроде нашего земного шарика, а я тебе говорю, галактики целые!

Он пришел в крайнее возбуждение, так что теперь покраснела и здоровая щека. В переулок свернули трое подростков, обсуждавших какой-то матч. Мацлиах тут же развернулся, отворотил голову, делая вид, что погрузился в размышления.

— Эй, Счастливчик! — окликнул его один из мальчишек. — Как дела?

— Все путем. — Он не повернул головы.

— А что со звездами? Как там Млечный Путь?

— Все путем, — мрачно повторил Мацлиах.

— Ты пересчитай их хорошенько, — посоветовал парень и пнул мяч совсем рядом с ногой Мацлиаха. — Чтоб не сперли. — Он вдруг посмотрел на Асафа: — Знаешь, почему Мацлиах никогда не ездит на Уимблдонский турнир?

Асаф молчал, с тоской подумав, что драки не избежать.

— Потому что боится, что придется голову поворачивать! — проорал мальчишка и захохотал. Его приятели тоже зашлись в диком смехе. Парень цапнул с тарелки нектарин, впился в него зубами, и все трое, гогоча, удалились.

— И я подписался на все журналы по звездам! — сказал Мацлиах, словно никто не прерывал их беседы. Он незаметно приосанился, возвращая себе слегка пошатнувшееся достоинство. — И на английском! Не веришь? Я два года учил английский в Открытом университете. Заочно. Полторы тысячи шекелей. Мама мне оплатила в подарок, чтоб даже из дому не надо выходить. Туда только на экзамены надо прийти, но я не пошел. Чего мне их экзамены сдались. Но ты зайди, глянь у меня в комнате — все номера «Науки» и «Галилея» расставлены как полагается, уже две с половиной полки! А на будущий год, если Господу будет угодно, мама сказала, что купит мне компьютер, и тогда я стану членом Интернета, а там — все знания. Ты даже из дому не выходишь, а все к тебе стекается. Мощно, а?

Асаф молча кивнул. Он подумал, что если бы не Тамар, то прошел бы мимо, глянул на это лицо, может быть, содрогнулся, немного пожалел — и все.

— А с Тамар ты об этом говорил? — спросил он наконец. — О галактиках и все такое?

— Факт! — Улыбка расползлась по лицу Мацлиаха, захватив даже бордовую отметину. — Она… ну! Она все желала услышать, и как там квазары, и чего делается с провалами во времени, и про пульсирующие звезды, и про расширение Вселенной, и то, и это… нет, ты врубаешься? Чтоб девчонка! Да она ни одной звезды в жизни не видала. Так, может, как раз поэтому? Чего скажешь? Может, из-за этой своей психологии она так хочет знать? Логично?

Асаф подумал, что пропустил какую-то важную фразу. Мацлиах не останавливался:

— Сидит тут полчаса, час, не оставляет меня. Когда я после нее домой прихожу, тут же — спать. Выдыхаюсь. Ну… — он натужно хихикнул, обнажив кривые зубы, — может, я, это, не привык много говорить… а то мама, по правде… не очень-то ей интересны звезды.

Асаф все еще пытался нащупать нить. В словах Мацлиаха была какая-то загадка. Или просто путаница.

— Ну вот, — тот слегка наклонился к Асафу, — а я, когда еще был ребенком, младенцем почти… со мной случилась одна маленькая авария… да ничего серьезного. — Мацлиах снова перешел на скороговорку, но какую-то равнодушную, будто рассказывая о ком-то чужом и далеком. — Мама чего-то готовила, суп какой, да и опрокинула на меня по ошибке кастрюлю-то, случается, она не виновата, так я год в больнице валялся, и там, и сям, и операции, и всяко-разно. Но зато узнал, чего такое человек. Да как психиатр стал, куда там! Без книжек и без учебы. И поэтому я могу ее понять изнутри и помочь ей тоже, даже без того, чтоб она почувствовала, что я ей помогаю, врубаешься?

Асаф отрицательно покачал головой.

— Ведь у них своя гордость, и с ними надо говорить как ни в чем не бывало. Как будто это у тебя запросто, что ты сидишь на улице с кем-то и рассказываешь про звезды.

Асаф осторожно спросил, кто это — «они». Ответ он уже знал, но желал услышать его произнесенным вслух. В глубине живота снова заворочалась боль.

— Ну, эти… ну, люди, у которых эта проблема. Так ты должен поддержать их гордость. Между нами говоря, чего у них есть, кроме гордости?

— А ты видел ее в таком… э-э… тяжелом состоянии?

— Не-а! — рассмеялся Мацлиах. — У нее это обычное. Ну, она такая с рождения. Другого состояния она не знает.

— Ты это о чем? — наконец очнулся Асаф. — Какая она с рождения?