Все это время она чувствовала Лидию на своем плече, Лидию, разочарованно покачивающую головой. Хотя Энни пропала примерно на три минуты (они нашли ее… где же еще? – конечно, у аттракциона с кабинками, на который она так хотела), это были самые длинные, самые страшные три минуты в ее жизни.

И вот она снова переживает этот кошмар, только теперь три минуты превратились в три дня, и она больше не может избавиться от паники и чувства, что совершила непоправимую ошибку. Она подвела свою сестру, свою бедную мертвую сестру, которой не посчастливилось прожить собственную жизнь. Единственное, что она могла для нее сделать, это позаботиться о дочери. Но ей даже это не удалось.

Она вздыхает, думая, что, возможно, ей следует попросить Трэвиса помолиться с ней. Может быть, это успокоит ее нервы. Но она не хочет молиться с Трэвисом. Она не желает молиться ни с кем. Она просто хочет двигаться дальше, загрузить себя делами, выбросить все из головы. Потому что мысль об исчезновении Энни заставляет ее думать и о многом другом – о том, что, как она твердит себе последние двадцать три года, нужно забыть.

Она сбежала в Ладлоу и написала себе новую историю – ту, которой управляла сама, ту, что кончалась счастливо, пусть и начиналась с трагедии. Они с девочками стали семьей, феникс восстал из пепла. Их единение стало символом надежды и триумфа для этого города, и это именно то, чего она хотела. Конечно, первые несколько недель она продолжала говорить себе, что вернется в Вирджинию, вернется к мужу, сделает, что ожидали от нее люди дома. Но когда она посмотрела на Энни, она поняла, что не может забрать ее от всего, что та знает. Она не могла представить, каково это – внезапно притащить ребенка в дом, жизнь в котором становилась все более непредсказуемой, а хозяин – все более опасным.

Это та часть, которую, кроме Хэла, она никому никогда не рассказывала. Когда люди говорят ей, какой она хороший и добрый человек, раз пожертвовала собственной жизнью, чтобы помочь Энни, она просто улыбается и говорит, что это пустяки. Она позволяет людям верить, что она – та самая исполненная альтруизма, благородная душа, что ставит благополучие Энни превыше всего. Она никому не рассказывала, что в ту ночь, когда ей позвонили, муж ударил ее в живот – он всегда старался бить в те места, где синяки не видно, – ударил настолько сильно, что она на мгновение потеряла сознание и пришла в себя, скрючившись на полу.

Теперь она не помнит, почему он ее ударил. Это случалось безо всякой причины. Это могло произойти просто потому, что у него выдался плохой день на работе, а она не догадалась улыбнуться ему, как только он вошел в дверь. Она никому не рассказывала, что, когда он заснул позже тем вечером, она перебирала в голове способы убить его так, чтобы никто ничего не заподозрил. Она думала об этом совершенно серьезно.

Потом на тумбочке у кровати зазвонил телефон, звон пронзил тишину, разрезав ее жизнь надвое: до и после. Ее муж нащупал трубку, рявкнул «Да?», а затем резко сел, когда человек на другом конце представился полицейским. Этим человеком – теперь она знает – был Хэл Йорк, молодой сотрудник полиции, отчаянно пытавшийся найти кого-нибудь, кто приедет и заберет ребенка, приклеившегося к нему, словно липучка.

Ее муж позволил ей поехать к Энни, но с условием, что она привезет Энни к ним домой, когда ситуация прояснится. Это то, что она обещала ему, уходя: она возьмет Клэри, съездит за Энни и телом Лидии и вернется с ними обеими: Лидией, чтобы похоронить, и Энни, чтобы вырастить. Она и сама не знала, что бросает его, когда закинула одежду в сумку, посадила спящую Клэри в детское кресло, села в свою древнюю «Хонду Аккорд» и поехала сквозь ночь на помощь пострадавшей племяннице. Это была спасательная операция. Ушли годы, прежде чем она поняла, что спасала себя саму.

И все же, когда первые горожане принялись говорить ей, какой она чудесный человек, она впитывала каждое слово, словно губка. Более того – она расцвела под их обожающими взглядами. В Ладлоу она стала кем-то новым, кем-то другим. Она больше не была женой Ти Джея Уилкинса, она не была дочерью своего отца. Она могла стать кем угодно, кем ей только заблагорассудится. В Ладлоу она начала понимать, почему Лидия не вернулась после того, как ее муж погиб в автокатастрофе. Теперь-то она знала, что Лидия создала себя заново. Так поступила и Фэй. Чем дольше она оставалась, тем больше привыкала, тем больше ей открывалось хороших вещей, вошедших в ее жизнь вместе с трагической смертью сестры. Все сложилось в точности как говорят в народе – нет худа без добра. Смерть Лидии стала пропуском Фэй в совершенно новую жизнь, никак не связанную с прошлым, с жалкой женщиной, которой она была в браке, не принесшем ей счастья.

В Ладлоу Фэй расцвела, как будто почва здесь была благодатнее, плодороднее, чем в ее родном городе. Здесь никто не считал ее посредственной парикмахершей второсортного салона, девушкой, которая училась на косметолога только потому, что ее родителям был не по карману колледж. В Ладлоу она стала хозяйкой одного из самых популярных салонов красоты в городе. Черт возьми, да она даже присоединилась к Торговой палате! Она стала кем-то, и не просто кем-то, а образцом альтруизма, ангелом на земле. Неординарной личностью.

Когда Энни выросла, ей твердили об этом практически все. И Фэй не стала спорить и позволила этому стать ее правдой – ее и Энни. Да, она была человеком, который пожертвовал всем ради ребенка, который бросил все, чтобы переехать и ухаживать за малышкой, дабы оградить ее от новых потрясений. Да, Энни была обязана Фэй за все, что она сделала, за то, что говорят люди. Девочка приняла их слова за истину, и Фэй тоже, это и сделало их тем, кем они стали. Это задало направление. Потому что – и теперь Фэй знает это наверняка – чем больше вы думаете о желаемом, тем легче принимаете его за действительное, пусть даже на самом деле все совсем не так.

Ты должна быть благодарна, давила она на Энни – и словами, и действиями – всю ее жизнь.

Она отбрасывает одеяло и садится в постели, так и не принесшей ей желанного успокоения. От собственных мыслей не убежишь, и нигде не скроешься от страха, что у нее больше никогда не будет шанса исправить все с Энни. Она опускает ноги на пол и сидит так некоторое время, пока тоска всей своей мощью не набрасывается на нее, как ястреб набрасывается с небес на полевую мышь. Она чувствует, как тяжесть наполняет ее тело. У нее больше никогда не будет шанса признать, как же она ошиблась, заставив ребенка поверить во все что угодно, но только не в то, что их соглашение было выгодно им обеим. А возможно, ей даже больше.

Лорел

Уже очень поздно, и они с Деймоном трудятся в офисе «Вестника» над статьей о бдении по Энни, когда оживает полицейская рация: шериф Йорк вызван в дом Корделла Льюиса. Разъяренная толпа требует, чтобы он выдал им Энни, которую, как они уверены, он держит у себя. У набирающей обороты драмы намечается новый виток, и, несмотря на поздний час, Лорел не должна пропустить это. Она хватает сумочку и направляется к двери, не говоря ни слова Деймону, решив, что он тоже слышал сигнал и понимает, что она делает.

Она понимает, что совершила ошибку, когда Деймон выбегает вслед за ней.