Стол был очень обильный и роскошно сервирован. Было много съедено, ещё больше выпито.

Когда языки опьянённых гостей развязались, пошли речи. Их было немало. Особенно выделялась затронувшая меня речь одного терского казака, ветеринарного фельдшера, впоследствии члена терского правительства. Это была резко национально-патриотическая речь, закончившаяся восхвалением достоинств Терского Казачьего войска. «Мы терские казаки, – воскликнул он, – авангард, ведущий наступление на эти горы».

Вся эта речь и особенно последние слова меня взбесили. Я попросил у Ляхова, как старшего по чину за столом, слова и, получив разрешение, говорю:

«Терские казаки наступают на эти горы. Это мы видим. Но зачем? Это мы тоже видим. Чтобы отнять у этих гор, у нас, нашу самостоятельность, которую мы после стольких страданий и такой борьбы получили, наконец, теперь. Для чего? Для того, чтобы восстановить самодержавие. Это, конечно, их дело. Но пусть они знают, что за нашу самостоятельность мы будем драться, драться до последней капли крови. Если ничего не будет в руках, голыми руками будем драться.

В этих горах, – продолжал я, – вы не найдёте людей, которые согласились бы восстановить самодержавие. Но вы найдёте очень много тех, кто не хочет его, кто против самодержавия».

Ляхов, видимо, был взволнован оборотом дела и очень недоволен. Он поторопился вмешаться и заявил мне:

«Полковник, вы неверно поняли предыдущего оратора. Мы не думали и не думаем восстанавливать самодержавие. Мы идём против гор только потому, что там засели большевики, общие враги и русского, и горского народов, и наше наступление продолжается до тех пор, пока оттуда большевики не исчезнут. Ваша самостоятельность не имеет от нас никакой опасности».

Эту сцену, вероятно, помнят все. То, что сказал Ляхов, было заведомой ложью. Это я знал, потому что Шатилов в первые наши беседы, когда враждебные действия между нами ещё не начались, определённо говорил мне, что целью Добровольческой армии является восстановление самодержавия.

Новые попытки добровольцев

Через несколько дней под Шали появляется добровольческий аэроплан и сбрасывает пакет. Пакет приносят ко мне. Читаю: «Полковнику Джафарову». Добровольческая армия предлагает Вам принять должность правителя Чечни. Ваше согласие сообщите». Приложен официальный приказ о моем назначении за подписью Ляхова. Прочёл и положил. Ведь у меня не было аэроплана, чтобы возить почту к добровольцам. Дипломатические же соглашения у нас прерваны.

Потом я передумал. Написал обо всём Горскому правительству в Шуру. Написал и Ляхову почтой, что назначение принять не могу, но что если он хочет вести со мной дальнейшие переговоры, то может встретиться со мной в сел. Алды, около Грозного. Через несколько дней от добровольцев пришло извещение о желании встретиться и назначение дня и часа. Как раз подъехал Коцев, и мы вместе поехали в Алды. Прождав часа 2–3 после назначенного срока и не видя добровольцев, мы уехали. Добровольцам мы оставили в Алдах письмо с нашими подписями, что мы были, что Коцев пробудет в Шали по другим делам ещё несколько дней. Особых дел я у него не видел. Видимо, его больше интересовали переговоры с добровольцами. Чеченцам он только показал себя, поговорил и получил от них хороший подарок. Это случилось так. Ему показали самую красивую и самую хорошую лошадь в Чечне. Он пришёл от неё в такой восторг и так хвалил её, что владелец не мог не предложить её в подарок, согласно обычаям. Коцев, конечно, отказался. Но когда он решил ехать, не получив ответа от добровольцев, ему подвели оседланную эту же самую лошадь, он сел на неё и спокойно уехал.

Через день-два я получил от Капланов а официальное уведомление, что Горское правительство постановило не подчиняться добровольцам. Если Доброармия попытается под ……………, то мне предлагалось вступить с ней в бой и действовать дальше как на войне. В частном письме, сопровождавшем официальную бумагу, Капланов извещал меня, что Азербайджан обещал Горскому правительству против добровольцев крупную помощь деньгами, оружием и людьми. Одновременно он посылал довольно крупную сумму денег на организацию обороны.

Так дело шло к войне. Это было в моём духе, и потому я ревностно принялся за работу. Уже раньше мною были сделаны необходимые приготовления на этот случай. Сейчас у меня были деньги. Работа закипела. Как вдруг, через пару дней, утром неожиданно раздался пушечный выстрел. Война началась раньше, чем я ожидал.

Борьба с добровольцами

Наступление добровольцев было неожиданным, несмотря на то, что я готовился к войне, хотел её.

Я быстро оделся и вышел. Чеченцы по тревоге собираются гораздо быстрее дагестанцев и гораздо решительнее идут в бой. Когда я уже вышел, все были готовы и ждали меня, моя лошадь была уже оседлана. Мы выступили прямо против наступавших добровольцев и лихо отбили их первую атаку на Шали. Добровольцы отошли и успокоились на сегодня. Наутро мы отбили новую атаку и продержались до вечера. Ночь прошла неспокойно. Утром же третьего дня добровольцы пошли в наступление широким фронтом. Мы скоро выяснили, что против нас выступил весь корпус Драценко. Это сильно меняло дело.

Глава военной миссии Великобритании на юге России генерал Бригс

Прежде всего перемена соотношения сил повлияла на настроение моих войск. Все чувствовали, что превосходство сил и техники на стороне противника. Первым струсил Абдулл Бутай Нахибашев. «Чего я буду здесь драться. Придут в Дагестан, там и будем воевать», – ворчал он сначала. А потом вдруг исчез со всем своим полком. Следом разбежалась и часть моего отряда. Это было предательство. Я остался с чеченцами и 2–3 десятками моих людей. Остальной отряд был разбросан в Чечне и занят формированием. Собрать его было невозможно. Чеченцы, правда, дрались великолепно. Но мы принуждены были под напором противника постепенно отступать, отдавая ему аул за аулом.

В течение нескольких дней мы отдали 16 аулов. Все они были сожжены добровольцами. Мы сражались, имея перед глазами гигантские костры только что оставленных нами селений. Чеченцы с искаженными лицами кидались снова и снова в бой, умирали и отступали. Было видно, что борьба бесполезна. Устоять мы не могли. Помощи ниоткуда не было. Так дошли до Урус-Мартана.

Здесь ко мне прибыл полномочный представитель чеченского народа Ахмед Чуликов, человек очень влиятельный и интеллигентный. Он говорил по-русски. С большим чувством он меня благодарил от имени чеченского народа за то, что я не покинул чеченцев в трудную минуту, храбро сражался за их жизнь и свободу. “Но, – сказал он, – мы больше сражаться не можем. Одними нашими силами мы справиться не можем,