— Это было очень расслабляюще. — В ее голосе слышится слабый русский акцент, который, как я знаю, она тщательно культивирует, смягчая его настолько, чтобы он звучал элегантно для гостей и в то же время казался иностранным и соблазнительным. Она играет со мной в те же игры, что и со всеми остальными, и раньше это меня никогда не беспокоило. Мне всегда это нравилось. Сегодня же меня это активно заводит. — Но ты ведь не хочешь знать о моем отпуске, правда?

Селена подносит бокал с шампанским к губам и делает осторожный глоток.

— Хочешь рассказать мне, чего ты хочешь сегодня вечером, Данте? Или ты предпочитаешь, чтобы я угадывала?

Мы уже играли в эту игру. В приятную игру, где она угадывает мои желания, а я наказываю ее, когда она ошибается, и вознаграждаю, когда она права. Я вижу предвкушающий блеск в ее глазах, это игра, которая ей нравится, и она наслаждается, когда я прихожу сюда. Она с нетерпением ждет моих визитов, она даже упоминала об этом раньше. Она никогда не притворялась, что думает о будущем между нами, но я знаю, что она испытывает ко мне больше чувств, чем к любому другому клиенту, которого она здесь видит.

И от этого мысль о том, чтобы сделать это, кажется мне еще больше отвратна, как будто я каким-то образом изменяю Эмме.

Ты ведешь себя как гребаный идиот. Ты не можешь изменять девушке, с которой у тебя даже нет отношений. Я стиснул зубы, разочарование захлестнуло меня с головой. До нескольких ночей назад у меня никогда не было лучшего секса, чем с Селеной. Я "копил" деньги на визиты сюда почти как на лакомство, как на деликатес, который позволял себе пробовать лишь время от времени. Удовольствие, которое нужно смаковать в мире, где я могу получить любое удовольствие по первому требованию.

Но Эмма была лучше.

Ночь с ней не была похожа ни на что, что я когда-либо испытывал, похоть охватила меня так, что я почувствовал себя неуправляемым, хищным… таким, каким я никогда себя не чувствовал. Мои игры с Селеной меркнут в сравнении с этим.

— Я хочу, чтобы ты станцевала для меня. — Жестом указываю ей на сцену. — Устрой шоу, пока я буду наслаждаться шампанским.

Я вижу, как в ее глазах мелькает разочарование, хотя она хорошо его скрывает. Она хочет меня, хочет удовольствия, которым мы оба наслаждаемся, когда мы вместе, и я могу сказать, что она беспокоится, что я остановлюсь на танцах. Но она всегда профессионал, и ни за что на свете эта женщина не стала бы умолять меня о чем-то. Она никогда не переступит эту грань.

Здесь я главный. И всегда буду. Селена никогда не бросит мне вызов. И тут же я вспоминаю Эмму в своей гостиной, темные волосы, разметавшиеся по лицу, кричащую на меня за то, что я сломал нос ее боссу. Именно этот вызов сводит меня с ума. Все остальные относятся ко мне со смесью страха и уважения, как к королю на своем троне. Но Эмма относится ко мне как к человеку. Как к мужчине, которому она не боится противостоять.

Она не боится сказать нет, если я переступаю ее границы.

Селена встает одним плавным, грациозным движением, делает еще один изящный глоток шампанского и отставляет его в сторону. Она проносится к сцене, ее попка идеально очерчена кружевным изгибом трусиков, и ступает на глянцевую поверхность. Датчик улавливает ее движение и включает музыку, которую она всегда выбирает, когда танцует в этой комнате.

Она медленная и чувственная, как и все в ее движениях. Я вижу признаки классической танцовщицы в каждом ее шаге, в изгибе спины, в грациозном трепете рук. Конечно, я знаю ее прошлое, никто не стал бы работать на меня, не знай я всех деталей их прежней жизни, но мы никогда не говорили об этом. Подобная близость не является частью наших отношений.

Я не могу представить, как просыпаюсь в постели рядом с ней. Я не могу представить ее светлые волосы, спутанные вокруг лица, или ее широкие голубые глаза, мягкие и сонные. Я не могу представить, как умоляю ее обхватить мой член рукой и заставить меня кончить.

Когда ее длинные изящные пальцы расстегивают бретельку лифчика, и она, стоя ко мне спиной, позволяет ему соскользнуть с одного плеча, затем с другого, а затем спускает его с одного пальца и отбрасывает в сторону, я чувствую, как мой член дергается. Когда она поворачивается, опираясь спиной о столб, так что мне открывается полный вид на ее небольшую, упругую грудь и затвердевшие, розовеющие соски, мой член набухает, упираясь в бедро. Но в этом нет никакого желания, только телесная реакция, которую я не могу контролировать, отвечая на вид великолепной обнаженной женщины передо мной. Я чувствую, как пульсирую, когда ее пальцы перебирают соски, губы приоткрываются, чтобы издать вздох удовольствия, а когда ее руки практичным движением скользят по бедрам, чтобы снять следующий слой, я чувствую, как в ответ на это по моему стволу скатывается бусинка спермы.

Это кажется заученным. Рутина. Танец, который мы оба уже проходили раньше, и который, как я понимаю с нарастающим беспокойством, стал казаться мне почти скучным. Мое тело реагирует автоматически, но за этим не стоит никакого желания.

Я знаю, что будет дальше, еще до того, как Селена начнет спускать трусики с бедер, отворачиваясь и наклоняясь, и ее мягкие розовые губы выглядывают между ног. Я вижу блеск ее возбуждения. Я знаю, на что она надеется, поскольку она выгибает спину и позволяет трусикам упасть, оставляя ее в одних подвязках, чулках и туфлях на каблуках.

Она начинает спускаться со сцены по направлению ко мне. Следующая часть, где она будет прикасаться ко мне, танцевать для меня, дразнить меня, пока я не прикоснусь к ней или не прикажу ей доставить мне удовольствие. Мы прошли через любое количество конфигураций на втором этапе соблазнения Селены, но сегодня я не хочу, чтобы ее руки были на мне.

Я не совсем уверен, что хочу сделать. Мой член твердый, ноющий, но не для нее. И если я покину эту комнату прямо сейчас…

Я также чувствую себя немного виноватым, оставляя ее в подвешенном состоянии. Но не настолько, чтобы прикоснуться к ней самому. Не тогда, когда это будет похоже на предательство, как бы нелепо это ни было.

— Раздевайся, пока я смотрю. — Я махнул