Калитка чуть скрипнула. Тихо захрустел под ногами гравий тропинки.

Как она и обещала, дверь оказалась открытой, я ее толкнул и вошел в дом.

В постель она не легла. Одетая в халат, она ждала меня в гостиной. Горела маленькая настольная лампочка, шторы были задернуты, а она лежала на диване и курила.

Глаза ее были устремлены на дверь, и, когда я вошел, она сразу села.

– Кто это?

– Власта, это я. Николас.

– Николас! – Она даже подпрыгнула. – Что с тобой? Что это за маскарад? – И она изумленно схватила меня за руки.

– Это чертовски длинная история, Власта. У тебя найдется что-нибудь выпить?

Теперь, когда я был у нее в доме, в безопасности, в теплой, слабо освещенной комнате, с меня вдруг спало напряжение. Меня била неуемная дрожь.

Она обняла меня, и ее смуглое, удлиненное лицо искривилось от смеха при виде того, что я, вероятно, собой представлял.

– Ну конечно же, милачек! У тебя такой странный вид… Ты, наверно, устал. Садись.

Но я грузно плюхнулся на диван еще до того, как она мне это предложила. Она посмотрела на меня с изумлением, но больше ни о чем не стала расспрашивать, а пошла и принесла бутылку и две рюмки. И налила мне полную рюмку сливянки, которую я осушил залпом.

– Еще?

– Да, пожалуйста.

Я немного отпил и снова откинулся на спинку, вздыхая и расслабляясь, пока алкоголь приятно разливался где-то там, внутри. Она раскурила сигарету, сунула ее мне в рот, а я глубоко вдохнул в себя дым и закрыл глаза, думая, с чего ж мне, черт возьми, начать.

– Власта, тебя кто-нибудь обо мне спрашивал?

– Нет. А почему кто-то должен спрашивать?

– Когда возвращается твой отец?

– Наверно, в среду. Он дает концерт в Братиславе.

– И ты никого не ждешь в гости?

– Нет. В чем дело, Николас?

– Власта, – сказал я, – я дико влип. Ты должна мне помочь.

Она туго запахнула свой халат и выглядела не то чтобы испуганной, но какой-то настороженной.

– Что я должна сделать?

– Я вынужден скрываться, Власта. Разреши мне остаться у тебя.

– А что ты сделал?

– Думаю, будет правильнее, если ты ни о чем не будешь знать.

– Это что-то антигосударственное?

– В некотором смысле – да.

– Николас, ты шпион? – тихо спросила она.

– Нет, Власта. В общем-то, нет. Это очень сложно объяснить. Мне нужно связаться с британским посольством. Я уже пытался туда попасть, но оно оцеплено эсэнбешниками.

– СНБ?

Она уставилась на меня и вынула изо рта сигарету.

– Чем это грозит нам с отцом, если они узнают, что ты здесь скрываешься?

– Думаю, очень многим. Но у меня нет выхода, Власта! Я должен поспать хоть одну ночь. Я уже два дня в бегах. Они меня убьют, если схватят. Завтра, если хочешь, я уйду.

Славяне обожают мелодрамы. Она была до смерти растрогана. Привалясь ко мне своим мощным бюстом, она обняла мою голову и прошептала:

– Конечно же, милачек, ты можешь остаться! Сегодня уж точно. Ты совершенно измучен. Может, все не так страшно. Мы что-нибудь придумаем. Ты мне все расскажешь.

Мне вовсе не хотелось все ей рассказывать, я считал, что чем меньше народу в курсе, тем лучше. Вся эта история была столь гротескна, что мне вполне бы хватило рассказать ее один-единственный раз.

– Ты что-нибудь ел?

– Мне не хочется.

Она снова наполнила и мою, и свою рюмку. Мы сидели на диване и молчали.

После третьей рюмки сливянки полуосвещенная комната проявила знакомое свойство кружиться. Я думал об эсэнбешниках в номере отеля, о долгих часах скитаний по гудящей Вацлавске Намести, о Вацлаве Борском и бесконечных переулках. Я вспомнил, как провел прошлую ночь в той сырой духоте, вспомнил о Святом Вацлаве, выхваченном из мрака лунными бликами. «Все это, – думал я, – каждая эта деталь невероятна. Просто какие-то дикие галлюцинации в слабо освещенной, вращающейся комнате!»

– Пошли спать, милачек.

Она, как в тумане, склонилась надо мной, потерлась носом о мое лицо.

– Еще секунду.

– В кровати лучше. Сумеешь вытянуть ноги.

– Ты права.

– Не стоит так нервничать.

– Конечно.

– Хочешь, я схожу за тебя в посольство?

– Да. – Я ее не слушал. Я сидел в теплой, вращающейся комнате, а она была просто видением, не более реальным, чем Вацлав Борский или СНБ. Тем не менее, услышав эти слова, я развернулся и в упор посмотрел на нее.

– В посольство? Что ты имеешь в виду? Ты разве когда-нибудь была в посольстве?

– Ну конечно! Я там бываю два-три раза в месяц. В последнее время даже чаще. У меня всякие поручения по поводу торговых сделок.

– О господи! – воскликнул я, вдруг увидев, какие передо мной открываются горизонты. Я пишу письмо, какая-то машина куда-то едет в ночи; а в ней – я, на заднем сидении, под рогожей. Вот здорово!

– Власта, ты считаешь, что можешь это сделать?

– Не знаю… А, собственно, почему бы и нет? Это что, опасно?

И вдруг зазвонил телефон. Я со страху чуть не свалился с дивана, прямо в ее объятия. Она посмотрела на меня. На мои дрожащие челюсти.

– Кто это может быть! Твой отец?

– Понятия не имею!

Она пошла к телефону. Я сидел, не в силах унять дрожь. Был час ночи, неподходящее время для звонков. Разве что он как раз вернулся в город. Я стал вслушиваться.

– Нет-нет. Не страшно. Я еще не спала. Все в полном порядке, пане, – сказала она по-чешски. – Нет, он еще в Братиславе. Я его жду в среду. Конечно же, я ему передам. Пожалуйста, не беспокойтесь. Ничего страшного. Вы очень любезны.

Она повесила трубку и с возмущенным видом вернулась в комнату.

– Один из его дружков-музыкантов. Звонят, когда вздумается!

Она сердито прошлась по комнате и, успокаиваясь, остановилась передо мной.

– Перестань нервничать, милачек! Ты слишком устал. Пошли лучше ляжем.

И мы пошли ложиться.

Она стянула с меня сапожища, пофыркивая от смеха при виде странных одеяний, украшающих мой чахлый торс, У самой у нее под халатом не было ничего, но, видимо, ради особого случая она, перед тем как лечь, все же натянула на себя некое подобие ночной рубашки.

Как она и говорила, в постели было лучше. Ее сладостная мягкость и мощные, отнюдь не забытые объятия мигом унесли меня прочь от всех ужасов.