цвет. Карта провисела в кабинете банкира шестнадцать лет. Возле нее он и сошел с ума, читая сообщения об освоении большевиками богатств купленного, но недоступного полуострова.

Эпизоды, подобные упомянутым, есть в каждой книге Анова. Их художественная функция — в предельной концентрации смысла образа или сюжетной линии. Следует отметить, что свои «анекдоты» писатель обычно не выдумывает, а находит подлинные, но забытые или малоизвестные факты.

В шестидесятые годы Николай Иванович обращается к историко-революционной теме, создав дилогию «Юность моя» и «Выборгская сторона». Конечно, в ее фундамент легли впечатления юности самого писателя, однако прежде чем приступить к этим книгам, писатель проделал и большую работу как историк-исследователь. Дилогия Анова — вовсе не «рассказ по памяти». Автобиографичность и мемуарность этих романов не следует преувеличивать, это — художественные произведения. И главный герой их Миша Пахомов, молодой рабочий, под влиянием ленинской «Правды», корреспондентом которой он стал, поднимающийся до высот классовой сознательности, — отнюдь не «второе я» Н. И. Анова.

Нужно прибавить, что образ Миши — не главная удача романа, порой этот образ даже кажется бледноватым рядом с очень четко написанными фигурами подлинных исторических деятелей той далекой и незабываемой поры (действие дилогии начинается «в ветреный февральский вечер», когда «Петербург отмечал трехсотлетие царствования дома Романовых», а кончается в ночь штурма Зимнего дворца). Главная заслуга автора, его художественное открытие — это подробный и выразительный рассказ о большевистской «Правде» в 1913-14 и 1917 годах, о тех людях, учениках и соратниках Ленина, что работали в ее редакции, о том, как тянулась к своей газете пролетарская масса. Познавательное значение этой живой истории очень велико: писатель часто говорит о событиях и явлениях, мало знакомых современному читателю. Например, конечно, все слышали о женском «батальоне смерти» Марии Бочкаревой, но, вероятно, большинство читателей представляет себе этот батальон по карикатуре Кукрыниксов. Между тем дело обстояло значительно сложнее, да и сама Бочкарева никак не была карикатурным персонажем, и это убедительно раскрыто в «Выборгской стороне». Я привел один пример, а можно их назвать… десятки.

В дилогии действуют многие реальные люди, оставившие яркий след в памяти народа — Свердлов, Калинин, Горький, Еремеев — «дядя Костя», трибун питерских рабочих, депутат Государственной думы Бадаев, ответственный секретарь «Правды» Конкордия Самойлова, будущий организатор НОТа и автор «Поэзии рабочего удара» Гастев, пролетарские поэты Ерошин, Маширов-Самобытник и другие. Писатель с большим художественным тактом воссоздал образы этих разных и по духовному масштабу и по характеру людей, которых объединяет то, что борьба за победу рабочего класса была делом жизни каждого из них.

Образ Ленина, который непосредственно сравнительно редко появляется на страницах ановской дилогии, тем не менее является ее идейным и художественным центром, организующим весь материал произведений. Писатель показал любовь к вождю революции поднимающейся к свету новой России и ненависть к нему России старой.

К произведениям Ленинианы нужно отнести и еще одну книгу, созданную Ановым за последние годы, — «Каширскую легенду». Это документальная повесть о строительстве второй (после Шатуры) советской электростанции, об исключительном внимании Владимира Ильича к этой стройке, о его приезде на «Каширку». Последний факт до появления «Каширской легенды» не был известен биографам Ленина. Казахстанскому писателю удалось убедительно доказать достоверность сведений об этой поездке.

…Старому писателю нелегко пройти от окна на улицу до окна во двор в своей квартире в одном из новых домов на проспекте Ленина — перенесенная болезнь оставила тяжелые следы. А поездка в город — целое событие. Выезжать удается раз-два в год — не чаще. Николай Иванович говорит об этом с легким вздохом — сколько поездил он по всей стране за свою долгую жизнь, а жажда странствий все не утолена… Но многого не смогла отнять болезнь. Не смогла отнять живого интереса ко всему, что происходит в мире, к литературе и литературной жизни (только не к групповой возне; к ней Николай Иванович всегда относился с брезгливостью и, слушая рассказы о ее проявлениях, любил повторять чьи-то строчки: «Ах, какая благодать кости ближнего глодать»). Не смогла отнять друзей и товарищей, часто поднимающихся в квартиру над магазином казахских сувениров.

А самое главное — остался письменный стол. Остались обязательные ежедневные две новые страницы. Остались планы и свершения.

Силою слова

Больше сорока лет назад в августе 1931 года молодой писатель послал свою первую, только что вышедшую в свет в московском издательстве «Федерация» книгу Алексею Максимовичу Горькому. Ответ пришел неправдоподобно быстро — через неделю. Он начинался так: «Вы написали очень хорошую книгу — это неоспоримо. Читая „Горькую линию“, получаешь впечатление, что автор — человек даровитый, к делу своему относится вполне серьезно, будучи казаком, находит в себе достаточно смелости и свободы для того, чтобы изображать казаков с беспощадной и правдивой суровостью, вполне заслуженной ими. Вам 25 лет, пишете Вы о том, что видели, когда Вам было 12 лет, и, разумеется, Вы не могли видеть всего, что изображается Вами. Но когда читаешь Вашу книгу — чувствуешь, что Вы как будто были непосредственным зрителем и участником всех событий, изображаемых Вами, что Вы как бы подслушали все мысли, поняли все чувства всех Ваших героев. Вот это и есть подлинное, настоящее искусство изображении жизни силою слова».

Получить от великого художника такую оценку своего труда — счастье для писателя. Такие письма не забываются. В самые нелегкие годы писательской биографии Ивана Шухова, когда новые книги его упорно отвергались издательствами, а прежнее творчество стало привычной мишенью для конъюнктурной критики, это письмо (и последовавшие за ним — до самой смерти Горький пристально, требовательно и доброжелательно следил за путем молодого прозаика) поддерживало писателя, не давало свернуть на легкие, протоптанные тропки, заставляло бороться за признание своей творческой манеры, своего «искусства изображения жизни силою слова».

Первые варианты лучших книг Ивана Шухова — «Горькой линии» и «Ненависти» — были созданы за несколько месяцев единым взрывом молодой творческой энергии. Их сила и своеобразие покорили читателей. Любому непредвзятому взгляду стало ясно, что в советскую литературу пришел даровитый и оригинальный художник с собственным видением мира, с новыми темами, с неповторимой палитрой.

Но взрыву предшествовал длительный период накопления материала и выработки почерка. Он начался в детские годы, когда в родной Пресновке — одном из форпостов линии Сибирского казачьего войска на границе с казахской степью — мальчик видел, как расколол Октябрь казачью станицу, стал свидетелем драматичнейшей эпохи ее бытия. Он продолжался в годы учебы на рабфаке в Омске и Московском литературном институте имени Брюсова, когда студент Шухов делал первые