Пожал Иван плечами с досадою.

— Ром из мертвых не воскрешает. Правда, если много выпить, или на желудок голодный, или с непривычки... может на время сделать мертвым почитай.

— Меняемся, — протянул руку-лапу в черной перчатке Горыня. — Ты мне — ром морской, я тебе — живую воду.

— Идет, — согласился Иван.

Так он и планировал. Но штука в том, что Горыня должен был верить, что его эта придумка, личная.

Перелил Горынычу в кувшинчик рому, а сам из фонтана воды зачерпнул. И поймала его за руку чья-то рука. Фляжку Иван чуть и не упустил.

— У тебя тут чудища водятся, Горыня? — спросил он голосом ровным, не давая себя утянуть под воду этой странной руке.

— Чудища?! — изумился Горыня и к фонтану подошел.

В тот же миг вылез из фонтана Царь Морской собственной персоной. Нахмуренный такой.

— Ну, здравствуй, зятек, — хмуро поприветствовал он Горыню, венок на нем разглядывая.

— Царь Морской! — удивился Иван. - Сколько лет, сколько зим...

И втихую фляжку-то полную забрал, закрутил, в котомку спрятал.

— Иди, Ивашка, — махнул Царь Морской. — Нам с Горыней поговорить надо... по-семейному.

— Это ж по какому-такому семейному? — рассердился Горыня.

— Про дочку мою, Золотую Рыбку. Обручилась, говорит, с тобою? Венком вот энтим? Всю твою подноготную знать хочу. Не обидишь ли, позаботишься ли...

— Иди, Иван, — устало махнул рукой и Горыня. — Правой рукой и дальше за стену держись, дойдешь до пещеры с зеркалом.

Делать нечего — пошел Иван дальше по пещерам один, за стеночку держась. Пошатывать его чуть начало, так что обрадовался он этой стеночке. Долго ли, коротко ли, добрался он до пещеры с волшебным зеркалом. Стоит зеркало, а рядом факел горит. Вот и вся волшебность. Увидел Иван себя в этом зеркале — краше не бывает: поцарапанный, в синяках, рубаха порвана, глаза мутные...

— И это я на встречу с Ясей иду, — покачал он головой. Поправил волосы, как мог — шляпу-то он потерял, когда Горыня ему на входе глаза завязывал — грязь с лица рукавом стер, да и поздоровался: — Здраво будь, зеркало.

Поклонился на всякий случай. Поклоны всегда срабатывают, как знак уважения. За морем научился.

— Не знаю, как обращаться к тебе... — почесал затылок свой русый Иван-не-дурак. — Но очень уж мне нужно Ягу-Ясю увидеть, жизни мне без нее нету.

Засветилось зеркало, дрогнуло. И увидел Иван в нем горницу странную.

И сидела в ней... Яся его! И на окарине дудела. Мелодию ту самую, что торговец играл, будто именно ей Зельда Линка научила...

Так Иван обрадовался, что в ладоши захлопал. Зеркало на него шикнуло, и стал Ваня тихо приглядываться, где же это Яся сидит. Вопреки правилам поведения похищенных и потерянных невест, не плакала Яся, не убивалась и не горюнилась.

Сидела она в горнице узкой да диковинами заставленной за столом, только не обеденным, а каким-то странным, черным, длинным, и перед нею светилось, и отвечало ей, волшебное зеркало. И что-то оно показывало, дудело, а Яся нажимала что-то на пластине перед зеркалом, оно смалкивало, а Яся повторяла за зеркалом. Сыграв мотив немудреный раз пятьдесят, Яся и вовсе окарину отложила и к зеркалу своему обратилась.

— Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал... Куплю новый, доберусь до Тридевятого... — приговаривала.

Высунула язык и шлепала что-то по этой пластине призеркальной, и на зеркале картинки менялись всякий раз.

А и светло у ней в горнице было, словно жар-птица там перо свое оставила. В последний раз он видел такой свет давеча утром, когда на рыбалку выходил, что-то так и вспыхнуло. Промелькнула мысль в голове Ивана, и бросился он в котомке копаться.

Нечто обокрала?.. Яся?! Быть того не может!

Не мог Иван пера в котомке волшебной найти, и все больше съедал его душу червячок сомнения. Будто Яся просто воспользовалась тем, какой он дурак. И плакать ему захотелось неожиданно.

— Многовато рому-то, — пробормотал Ваня, понявши, отчего столько в нем чувств сразу поселилося, и отчего мир вдруг запутался, хуже клубочка волшебного. Или оба эти мира.

— И обязательно мы снова встретимся, — говорила в зеркале Яся.

Иван прищурился и стал глядеть на нее повнимательнее. И разглаживался его лоб, потому как любо-дорого было ему на Ясю смотреть, и все он ей простить был готов. Сдвинул брови. Кроме побега этого странного! На службу! Чего удумала! Ну, он...

— Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно...

Так и растаял Иван, когда это услышал.

Рядом с нею перо светилось — и вправду. И вдруг захлопали крылья, загорелись будто стены в Ясиной горнице, кошку Мег, подскочившую до потолка, и вовсе снесло...

Не заметил Иван, что Царь Морской, Горыня и Рыбка Золотая давно до пещеры дошли, да сзади смотрят, наблюдают.

И толкнул Горыня Ивана вперед.

— Что стоишь? Не плошай!

Взмахнул Иван-дурак руками, полетел вперед, в пустоту какую-то яркую. И как сквозь сон услышал голос: