закуску к стакану вина давали по конфете. Дед только рукой махнул:

– Праздник же! Мой зять играет, друг самого Алексея Комарова! Вам, женщинам, не понять! – а Юра, развернув подтаявшую конфету, немедленно измазал себе ладони шоколадом, начал их облизывать, чем сокрушил нарядного деда, и тот пожертвовал своим щегольским носовым платком, чтобы привести внука в порядок.

Внизу, на первых рядах трибун, разместились солдаты. Они стояли спиной к полю, переминаясь с ноги на ногу, и скучали лицами. А от самого поля – опять крепко пахло свежестью и влажными травяными стеблями. По краям, на ветерке, трещали жёлтые флажки. И Юра уже знал: оттуда подают угловые. Но вот, зачем пришло столько солдат – ему стало не понятно. И он спросил об этом деда.

– Хулиганов на поле не пускать, если выбегать вздумают, – туманно пояснил дед, – и Юра сделал вид, что ему это яснее ясного. А трибуны, на которой расположились они, и противоположная – уже заполнились. Некоторые припозднившиеся болельщики рассаживались на ступеньках. Многие пожилые и не очень мужчины, были с наградами на пиджаках и куртках. Они приветствовали друг друга издали, вежливо приподнимая летние шляпы в дырочку и кепки. Женщин, детей, и молодых парней – тоже пришло множество. У некоторых женщин в руках были большие букеты цветов. Солнце светило щедро и ласково, на ясном небосводе – ни облачка. На противоположной трибуне, под навесом, рассаживался оркестр. Большие медные трубы сверкали нестерпимо, зеркально-огненно. По трибунам сновали большие мальчишки – продавали какие-то, то ли книжечки, то ли газетки. Юра не разобрал, что именно, а дед купил, сказав, что это программка к игре, там написано про команды, футболистов, и про Юриного папу – в том числе. И показал Юре, уже знавшему буквы, где именно про папу написано.

Внезапно стальной голос из громкоговорителей, развешанных на столбах по всему стадиону, провозгласил:

– Команды и судейскую бригаду – прошу на поле! – и тут же оркестр заиграл весёлый и бодрый марш, чем расширил атмосферу праздника до необъятных пределов.

На поле сначала плечом к плечу выбежали трое дядек во всём чёрном, и вслед за ними две команды – папина, в зелёных с белым цветах, и их соперники – в синем с чёрным. Оркестр продолжал бодро дудеть и бухать, стадион взорвался аплодисментами и дружным рёвом болельщиков. Они приветствовали своих любимцев. И Юра, возбуждённый всеобщим порывом, вопил изо всех сил:

– Па-а-па! Па-а-па! – и аплодировал так сильно, что ладони горели огнём.

Игра началась под несмолкаемые крики, свист и гам обитателей трибун. Какие-то растрёпанные дядьки с красными лицами, сидевшие пониже Юры, орали дурными голосами:

– Судью на мыло! Бей по ногам! Коновал, повнимательней! – и это пугало, и забавляло Юру, одновременно.

Дед смотрел на игру без отрыва, весь подобравшись, шевеля губами, подперев кулаками подбородок. А мама явно скучала. Вверху, кто-то время от времени оглушительно свистел. Слева от Юры и его семейства несколько мужчин с наградами на груди, украдкой потягивали что-то из бутылочки, завёрнутой в газету, и заедали пахучими пончиками с ливером. При этом сосредоточенно следили за происходящими на поле событиями.

Юра же, захотел пить. Ему налили тёплого лимонада в картонный стаканчик, который немедленно стал протекать, и сладкая жидкость заструилась на коленки, руки тоже стали липкими. Юра тихонько захныкал. Дед послюнявил свой платок и устранил дискомфортное состояние внука. Мама недовольно ворчала. А на поле, между тем, произошло самое интересное: папа вдруг вырвался вперёд, и стремительно погнал мяч к воротам сине-чёрных. Но его догнал рослый дядька, и сбил с ног прямо в нарисованном на траве большом «чемоданчике». Так подумалось Юре. Стадион негодующе взревел, заглушив резкий судейский свисток. Папа вскрикнул, свалился на траву, и стал кататься на спине, схватившись за ушибленную ногу. Тут же со всех сторон набежали зелёно-белые и сине-чёрные игроки, и стали спорить между собой и с судьёй, энергично жестикулируя, плюясь в сторону и сморкаясь. Судья сделал властный жест в сторону скамеек запасных, и на поле выбежал полный человек с большой сумкой на плече, на которой был изображён красный крест. Дед негодовал, потрясая яростно кулаком и орал взвинченным фальцетом:

– Убийца!

А мама обхватила щёки руками и замерла, словно оцепенела. Сначала разрозненно, а потом дружно болельщики кричали с трибун: «Пе-на-ль-ти!»

Папа встал, сильно хромая побрёл в раздевалку, утирая потное лицо снятой с себя майкой. А судья назначил одиннадцатиметровый, и игрок из папиной команды заколотил обидчикам гол, под одобрительный выкрики с трибуны.

– Сетку чуть не порвал, Тарас! – раздался радостный вопль, когда всё чуть поутихло, а стадион опять начал неистовствовать, словно вся масса людей, находившихся там, взбесилась разом. И Юра кричал до хрипоты, и топал ногами.

После перерыва к ним на трибуну пробрался папа, пахнувший земляничным мылом, с мокрыми, смоляного цвета волосами, хромающий, но весёлый. Все вокруг пожимали ему руки, хлопали по плечу, словно это он забил гол, и утешали. Папа улыбался, махал тем, кто не мог до него дотянуться и морщился, одновременно, от боли.

– Миша, как думаешь, выиграем? – озабоченно спрашивал дед, заглядывая папе в глаза, и нервно закуривая.

– Непременно! Задавим! – уверенно отвечал папа, кряхтя, потёр ногу и добавил, – дуболазы, гад! Теперь недели две болеть будет. Под щиток засадил…

Мы победили! Игроков с трибун осыпали цветами. Наиболее ретивые болельщики, многие из которых на ногах стояли не совсем уверенно, пытались лезть к героям матча, чтобы обнять их от переизбытка радости, но солдаты их не пускали, став живым коридором. Стадион ревел от восторга водопадом. Оркестр заиграл торжественно-щемяще, и дед, неожиданно прослезившись, пробормотал:

– «Прощание славянки»… На фронт под него уходили. Вроде бы, совсем недавно было! А уже двадцать лет, как война кончилась.

– Двадцать один, – задумчиво поправил папа, горько вздохнул и добавил, – я помню, как своего отца всё лето, в сорок пятом году, встречать на вокзал бегал. А он, так и не вернулся…

– Страшное время было, – как бы сам себе проговорил дед, – и как я только жив остался, в кавалерии-то служа…

Со стадиона пошли гулять в городской парк. Отцову сумку нёс, с гордостью, дед. В парке Юра не пропустил ни один аттракцион. Ему купили вафельную трубочку с шоколадным кремом, часть которого немедленно выпала на землю, но мальчугана это не огорчило. Все лавочки, все летние заведения, где продавали пиво и вино, были забиты весёлыми людьми – праздник продолжался.

Разливался летний вечер, стало прохладнее, свежее. Густо- приторно, чуть с горчинкой, запахло с клумб душистым табаком – цветами нежными и хрупкими.

Папа с дедом выпили по