Она сложила ладони на животе, пошевелила пальчиками, и весь ее облик показал, что многоопытная женщина обязательно что-нибудь придумает…

* * *

Царственные охотники вернулись в столицу только через две недели, торжественно въехав через Фроловские ворота. Впереди – рынды на белых скакунах, в белых зипунах и белых песцовых шапках, с боевыми топориками в руках. За ними – Великий князь с княгиней, Василий Васильевич с Марией Ярославовной. Молодые супруги ехали румяные и улыбались, крепко держа друг друга за руки. И всем издалече становилось ясно, что меж ними настоящая любовь.

За государем с государыней следовала свита: тоже молодые и веселые бояре и боярыни, каковые переглядывались, перешучивались, хохотали. Их наряды украшали собольи, бобровые, рысьи и песцовые меха, их охабни и шубы отливали драгоценной парчой, а плащи были сшиты из дорогого индийского сукна. Пояса сверкали самоцветами и янтарем, на шеях покачивались толстые золотые цепи, на уздечках звенели серебряные колокольчики, сопровождая выезд непрерывной задорной мелодией.

За свитой катились розвальни с лежащими на них тушами медведей и оленей, волков и кабанов, лосей и рысей. Может статься, помимо этих зверей было добыто также немало зайцев, рябчиков и лис – но столь мелкой добычей охотники предпочли не хвастаться.

Разумеется, о возвращении правителя было известно заранее, и потому путников встретил не только радостный колокольный звон, но и жарко натопленная баня.

Покуда добытчики парились, отмывались и отдыхали, переодевались в чистое, дворня разбирала обоз, выгружала добычу, под хозяйским приглядом Пелагеи споро сортируя: что в амбары, дабы потом разделать и с пользой употребить, что сразу на кухню, дабы на пиру дичью угоститься, что освежевать и в погреб, дабы насквозь не промерзло. Порченые и ломаные тушки – на кусочки резать – и в лотки; целые и красивые – на блюдо и целиком в печь, для украшения стола.

Дело свое ключница знала споро, и потому всего через два часа, когда переодевшиеся охотники стали собираться в трапезную, – их уже ждали расставленные лавки, обитые бархатом и сукном, накрытые парчовыми скатертями столы, на которых красовались кубки и кувшины, миски с соленьями и сластями, ревенем и медом, мочеными яблоками и квашеной капустой.

Гостей невысокой знатности сегодня не ожидалось – и потому бочонков с ковшами Пелагея велела не выставлять.

Вскоре в трапезной стали собираться бояре. Пир был общим, не ратным и не посольским с иноземцами – и потому многие из знатных людей пришли с женами. Обширная палата быстро наполнялась людьми в бархате и парче, в атласе и шелках. Куда ни глянь – сверкали самоцветами перстни и оплечья, пускали перламутровые радуги жемчуга на черепаховых кокошниках, солнечно переливались янтарные ожерелья, соревнуясь красотой с резной костью на поясных сумках, рукоятях ножей.

В трапезную наконец-то вошла Софья Витовтовна – в сарафане нежно-бирюзового цвета, с бобровой опушкой на поясе и с нешироким оплечьем вокруг шеи, набранным, однако, из крупных яхонтов и смарагдов. Кокошник ее, надетый поверх шелкового платка, обилием золота и самоцветов с легкостью затмил бы любую корону.

Все собравшиеся бояре разом повернулись к опричному столу, у которого стояла женщина, дружно поклонились.

Свита княгини-матери разошлась, растворившись среди гостей, – и как раз в этот момент в трапезной появились Василий Васильевич с супругой.

– Слава государю! Любо Великому князю!!! – тут же закричал кто-то из гостей, и все собравшиеся в огромной палате знатные люди дружно подхватили: – Лю-юбо-о!!!

– Благодарю вас, служивые, – степенно поклонился московский правитель и развел руками: – Прошу к столу, гости дорогие! Преломите со мною мой хлеб насущный.

Гости устремились к лавкам, государь сел за стоящий на возвышении опричный стол. Слева от него в глубокое кресло опустилась супруга, румяная и по виду чем-то смущенная Мария Ярославовна, справа – его матушка, вдовая Великая княгиня.

За их спинами застыли кравчие, готовые животом своим защитить повелителей от яда или просто испорченного угощения.

За большим столом уже разливали вино, несколько голосов сразу предложили:

– За твердую руку государя нашего выпить надобно! Как он оленя-то одной стрелой уложил? С тысячи саженей наповал! Никто и охнуть не успел…

– Представляешь, матушка, Василий на сей охоте первым дичь взял! – встрепенулась Великая княгиня и чуть не всем телом повернулась к свекрови. – Мы с саней в седла пересели, ибо там завал по пути случился, да и двинулись по тропе далее. Ан Василий вдруг лук из колчана выдернул, тетиву натянул… Никто и охнуть не успел! А сокол мой ясный спокойно так и сказывает: «Ступайте, зверя подберите». Слуги свернули, а и правда, олень! Уже и не дышит! Со ста шагов прямо в сердце!

– Да уж, мой сын оружие в руках держать умеет, – довольно улыбнулась Софья Витовтовна и взялась за кубок.

– За руку твердую государя нашего! – наконец провозгласил первый тост князь Петр Воротынский. Сам он на охоте не был, ибо в силу возраста предпочел развлечению дворцовую службу, однако суть истории прекрасно уловил: – За руку твердую и глаз острый повелителя нашего!

– Любо, любо Василию Васильевичу! Долгие лета!

Следящая за происходящим у двери Пелагея недовольно поморщилась:

– Да куда же они так спешат?

Но деваться было некуда, и она толкнула створки, кивнув подворникам:

– Пора!

Одетые в атлас и сукно, опоясанные шелковыми шнурами молодые слуги один за другим внесли в трапезную четыре большущих блюда. Два, с небольшими ланями, – на крылья стола, одно, с тяжеленным вепрем, – во главу, и еще одно, с большим, целиком запеченным оленем, украшенным огромными рогами, – отдельно на опричный стол.

– Да, матушка! – совершенно по-детски обрадовалась юная Великая княгиня. – Это он, он и есть! Смотри, какой огромный!

Василий Васильевич огладил пояс, вытянул из ножен оба ножа и принялся разделывать тушу…

Тем временем в трапезной возник и побежал от одного гостя к другому тревожный шепоток – покуда не добрался и до опричного стола, от боярина Горчакова к княгине Замятиной, кравчей юной правительницы:

– Слыхала, Людмила Лисьевна? Оказывается, покуда мы охотились, Софья Витовтовна тоже зверя красного отловила. Князя Дмитрия Шемяку в поруб заковала!

– Как это – Шемяку? – поднял голову от оленьей лопатки Великий князь. – Кто заковал? Матушка, ты что, повязала Дмитрия Юрьевича?

– Есть такое, споймала, – спокойно кивнула женщина. – Отбегался ублюдок юрьевский. Почитай, третью неделю в подклети гниет.

– Ты схватила Дмитрия Шемяку? – сглотнул Великий князь. – Моего брата двоюродного, моего союзника и друга? Второго по знатности князя земли русской и умелого полководца?

– Мальчик мой, Дмитрий Юрьевич есть твой самый злобный и лютый враг, – заботливо проговорила вдовая великая княгиня. – Он тебя ненавидит, он ищет твоей погибели, он тебя изгнать мечтает и место твое на московском троне занять.