Посреди зала вылета Люся неожиданно остановилась:

— Иван, я один важный звонок забыла сделать. Ты пока иди, оформляйся.

Иван Палыч кивнул и направился к таможенной зоне. Люся достала из сумочки телефонную карту, подошла к автомату…

Уже когда взлетели, Иван Палыч подозрительно глянул на жену:

— Ты кому звонила, Люся?

— А тебе-то что?

— Знаю, этому мальчишке, собаке своей верной! Смотри, Люська, Митроша мне старинный друг…

— Мне тоже, — широко улыбнулась мужу Люся Кант.

* * *

— Пойдемте со мной, — сказала Вадиму молоденькая медсестра и повела по каким-то длинным подвалам с трубами в другой больничный корпус. Вадим нес в руке большой пакет с фруктами. Они поднялись на второй этаж. — Подождите, сейчас я ее позову.

Вадим остался, а медсестра пошла по коридору и скрылась за дверью одной из палат. Вскоре из нее вышла Дина. Она, опираясь о стену, медленно двинулась по направлению к нему. Вадим Георгиевич кинулся к ней, чтобы помочь, но тут же последовал грозный оклик дежурной медсестры, дежурившей в коридоре за постовым столом:

— Молодой человек, сюда нельзя!

Он подхватил Дину на пороге коридора, помог присесть на краешек стоящей у стены кушетки. Выглядела Дина ужасно, под халатом угадывались не то бинты, не то бандаж.

— Боже мой! — произнес Вадим, не в силах сдержать эмоций.

— Да, а ты думал, дети просто даются? — через силу улыбнулась Дина. — Чуть не умерла. Ну как ты?

— Да я-то что, — вздохнул Вадим. — Ты вот что, Динуля, назови мне фамилию своего гинеколога, который тебя лекарствами переколол.

— Нет, не назову, — мотнула головой Дина. — Ни к чему это тебе. Человек хотел доброе дело сделать, а вышло… В общем, умер наш ребенок, Вадик Георгиевич.

— Как это умер? — не поверил ее словам Вадим.

— Взял и умер. Не смогли они его выходить. — Из глаз Дины покатились слезы.

— Подожди, подожди. Мне мужик этот, врач, говорил, пятьдесят на пятьдесят и что, скорей всего, они наши, эти пятьдесят, то есть…

— Сглазил, значит, — грустно сказала Дина, ладонью размазывая слезы по щекам.

Вадим хотел обнять Дину, прижать ее к себе, но вовремя спохватился, что ей может быть больно. Он вскочил, заходил взад-вперед, готовый тоже расплакаться.

— Сядь, не мельтеши, у меня голова кружится, — попросила Дина. Вадим сел.

— Как же это?

— Теперь вот хоронить надо, раз родился. Зарегистрировать рождение и смерть. С утра мама приезжала, забрала его. У себя теперь похоронит там. У нас на кладбище вся родня. Фамильное, можно сказать, — грустно усмехнулась Дина.

— Почему мама? Почему ты его мне не отдала? — завелся Вадим. — Я ему отец или кто?

— Тебе всегда некогда, у тебя дела, а она на пенсии, не торопится никуда.

— Дина! Что ты говоришь! — Он закрыл лицо руками, не удержался — заревел.

По коридору, громко разговаривая, шли две женщины в халатах. Вадим отошел подальше в сторону, отвернулся к стене, чтобы они не заметили его слез.

— Ты — мужик, тебе все-таки легче, — сказала Дина, когда женщины прошли.

— У меня тесть умер, Ведмедек, — уточнил Вадим. — И от жены я ушел.

— Что-то мрут нынче все, наверное, год високосный, — произнесла Дина равнодушно. — А от жены ты зря ушел, ни к чему это теперь.

— Как это зря? — удивился Вадим. — Мы теперь вместе сможем жить, соседку твою вредную отселим, будет отдельная квартцра.

— Эти сказки я давно слышу. Да и какая квартира? Сам же говорил — влетел на бабки, за всю жизнь не расплатиться.

— Ничего, расплачусь, придумал уже кое-что.

— Значит, нужный тебе Ведмедек умер, теперь можно и жену побоку? — спросила Дина с вызовом.

— Дина, прекрати! — неожиданно сорвался Вадим, но тут же опомнился, бросился к ней, встал на колени, покрывая поцелуями ее руки. — Ну, прости, прости. Не могу, навалилось все на меня! Прости! Прости!

— Ну ладно, встань, а то стыдно — тетки вон смотрят, — сказала Дина. Вадим поднялся с колен, сел рядом с Диной на кушетку.

— Ладно, посмотрим, только у меня пока нельзя. У меня мама жить будет. Она меня любит.

— Я тебя тоже люблю, — неожиданно сказал Вадим. — А ребенка мы еще родим.

— Посмотрим, — равнодушно повторила Дина.

* * *

«Вот стерва баба, смотрит как удав на кролика, и ничего поделать не можешь! — думал Митроша, глядя из окна микроавтобуса на проплывающие мимо химкинские многоэтажки. — Недаром ее считают крутой! Как же, Люся Кант! Любого „кинет“ в два счета! „Кинет“, подставит, съест и кости выплюнет! Ведь мало того что Кравцова сожрала — надумала „игру“ продолжать!.. А может, и со мной она играет?

Нет, его, Митрошу, теперь не «кинуть», доля при нем, в сарае, на даче зятя в пятидесяти километрах от Москвы. Но тем не менее умудрилась-таки оставить его здесь одного расхлебывать ситуацию. Конечно, она права: никаких доказательств его участия в этой грандиозной афере у милиции и прокуратуры нет, но все-таки страшно, да и неприятно все это — обыски, допросы, подозрения. А вдруг она специально оставила какой-нибудь «крючок», на который органы могут его подцепить? С нее станется! Ну, ничего, если только дело жареным запахнет — он молчать не станет, поможет следствию. Многое он теперь знает из технологии черного маклерства! И дернул его черт тогда эту сучку послушаться, позвонить Кравцову, передать «философский» привет! Но ничего, скоро действие ее чар пройдет, влияние ослабнет, и он снова сможет действовать самостоятельно. Такую комбинацию разыграет, до какой в этом бренном мире еще никто не додумывался!»

Микроавтобус подрулилк стоянке у «Речного вокзала». Митроша выбрался наружу, потянулся, зевнул — встать сегодня пришлось в пять утра, — осмотрелся, направился к ближайшему павильону попить пивка.

Прежде чем войти в подъезд своего дома, Митроша долго крутился поодаль, на детской площадке скрытый от взоров предполагаемых врагов густым кустарником. Ничего подозрительного в течение получаса не заметил и пошел домой спать.

* * *

Дверь Вадиму Георгиевичу открыла заспанная Рита. Видела она его всего один раз, мельком, и узнала не сразу.

— Вам кого? .

— Помните, я к вам Пашу в прошлый раз привез? — сказал Вадим.

— А, это вы, — кивнула Рита. — Проходите. — Вы-то мне и нужны.

— А где Павел? — спросил Вадим, заглядывая в комнату.

— Лучше не спрашивайте! — махнула рукой Рита и пошла на кухню. — Вы раздевайтесь, тапочки в тумбе, на второй полке.